— Да, — Гордон, казалось, задумался, — тут необходимы более тонкие методы воздействия, я знаю, этот Дэнтедайси не прост, но должен же быть и к нему ключик.

Рип весь превратился в слух. Дэнтедайси, где-то он уже слышал это имя или фамилию. Кажется, так звали Марико, прекрасную принцессу Нихонии. Может, родственник?

— Есть одна идея, мистер Гордон, — произнес невидимый Морган.

— Ну, говори какая.

— Я слышал, у него на планете осталась дочь, Марико, если мы ее выкрадем и поставим старика перед выбором или — или.

Рип почувствовал, как голова идет кругом, этого не может быть, но… незнакомец с той стороны двери говорил об отце Марико, императоре Таманэмоне Дэнтедайси. Учителе, которого якобы убил Рип и труп которого так и не был найден, и они говорили о нем, как о… живом.

Винклер с трудом поборол в себе желание сейчас же ворваться в кабинет и выпытать у сидящих все, что им известно.

— А это может пройти, — после небольшой паузы ответил Гордон, — хотя… будут определенные трудности, как-никак, императрица — правительница системы, но можно попробовать. Действуйте, Морган. И смотрите, в этот раз не должно быть проколов.

— Да, мой генерал.

— И еще одно, Морган.

— Слушаю.

— До завершения операции с дочерью переведите старика в Бгонрот. Нечего им зря глаза мозолить.

— Я все понял, мистер Гордон. — Казалось, аудиенция подошла к концу и действующие лица расходились. Рип тихо выскочил в коридор.

К счастью, тот, как и следующий, в который он свернул, оказались пусты.

Рип бродил по переходам замка, а мысли юноши занимало совсем другое. Он не убийца, император жив… жив, но находится в руках Галактической Империи.

С детства, еще в школе, а потомки в Академии в молодые головы школьников и курсантов вбивали понятия о любви к Родине, о чести, о долге перед ней. И Рип рассматривал, как и все его сверстники, бескрайние просторы Империи как свой родной, большой и очень счастливый дом. Он гордился, он радовался тому, что родился не в каком-нибудь удельном княжестве-планетке или, того хуже, на варварских мирах, а являлся гражданином Галактической Империи. Третьей звездной, но самой лучшей и самой счастливой, «…где так вольно дышит человек», — как гласила строчка национального гимна.

Несмотря на разговоры с Энсаем, он любил свою Родину. Если под определение «родина» можно подвести участок Галактики величиной в несколько парсеков.

Но сейчас. То, что он услышал. Отечество, его Империя, это не только добрые дяденьки, которые принимают под свое теплое крылышко всех страдальцев с других, не входящих в состав объединения планет, это не только космические патрули, борющиеся с пиратами и освобождающие невинных жертв, это не только миротворческая политика по всей Галактике; это, оказывается, еще и интриги в звездном масштабе, похищение чужих правителей с целью любой ценой выведать у них полумифическую тайну…

Да, с такой стороны Винклер Империю еще не знал.

Блуждая по коридорам, он неожиданно, сам того не замечая, попал в зал, где полным ходом шла вечеринка.

Гости, все состоятельные люди в дорогих одеждах, кто плясал под оглушительные звуки музыки живого оркестра, кто сидел за столом, ломившимся от яств, набивая свой желудок. Всюду слышался смех, на лицах сверкали улыбки, где-го весело проходил очередной конкурс.

Рип сел за стол. На появление еще одного гостя никто не обратил никакого внимания, ему необходимо было подумать, составить для себя план дальнейших действий.

— Извините, — раздался над ухом приятный женский голос, — не могли бы вы подать мне вон ту тарелку с фруктами.

— Да, да, пожалуйста. — Рип предложил блюдо и… глаза его широко открылись, сердце забилось сильнее. Перед Рипом стояла и вежливо улыбалась… Надя.

Винклер, как идиот, замер с открытым ртом и смотрел на девушку, не в силах что-либо произнести.

— Благодарю вас, — так же мило улыбаясь и не замечая его состояния, Надя взяла один из плодов и, развернувшись, направилась к танцующим.

А Рип так и остался сидеть с открытым ртом и блюдом фруктов в руках. Наконец до его сознания дошла мысль; «Она его не узнала». Да, да, его Надя, его невеста, которая любила его и которую любид он, она его не узнала. Это было как удар, шок.

Рил убеждал себя, что прошло столько лет, он сильно изменился, возмужал, к тому же для нее он давно умер, однако это не меняло дела. Надя, его невеста, его не узнала. Что же тогда говорить об остальных.

Он умер, умер еще тогда, еще пять лет назад. Умер для друзей, для страны, для… невесты, и в эту минуту он решил, что делать.

Снаружи замка его в условленном месте на флайере ждал Эйсай.

— Ну, как все прошло? — начал он, как только Рип сел рядом с юношей в салон. — Ты видел своего Сэма, он тебя узнал, он сможет помочь?

— Полетели, — коротко бросил Рип.

— Куда? — Эйсай удивился. — Я думал, вы сейчас выйдете в обнимку и пригласите меня внутрь. Я и так пропустил большую часть веселья.

— В гостиницу, надо будет расплатиться и забрать вещи, а потом в космопорт.

— А оттуда куда?

— На Хонс.

Узкие глаза Эйсая полезли на лоб.

— Ты что там, перебрал, что ли, скажи толком, что случилось. Ты разговаривал со своим другом?

— Нет, я даже не видел его.

— Поэтому ты решил весьма экзотическим способом покончить жизнь самоубийством, вернувшись в Нихонию. Похвально. Палач уже небось заждался.

— Я еду туда не сводить счеты с жизнью, однако я прошу оказать мне еще одну услугу.

— Какую же? Усыновить тебя?..

— Я прошу помочь мне встретиться с императрицей.

— С Марико? И что ты ей скажешь?

— Ничего, кроме того, что отец ее жив, и я знаю, где найти его.

Человек в облегающем костюме-хамелеоне и такой же маске, натянутой на лицо так, что оставались видны только глаза, не торопясь, двигался по длинному неосвещенному туннелю, вырубленному в сплошной скале. Его осторожные шаги гулко отдавались в тишине коридоров.

Он шел, не скрываясь, ибо знал: как в туннеле, так и на всей этой мертвой планете, он — единственное живое существо.

Проход, петляя и изгибаясь, вел в глубь горы. Он не первый раз двигался этим маршрутом, не первый, но… последний. Человек надеялся, что последний, во всяком случае., для того, зачем он приходил сюда ранее, он больше не намеревался возвращаться.

Человек вытащил из кармана комбинезона сложенный вчетверо обыкновенный листок белой бумаги и осторожно развернул его.

Весь лист был исписан ровным четким почерком. Аккуратно сжимая его, так как письмо было уже порядком потрепано, человек на секунду задержался, и в свете фонаря еще раз пробежал по строчкам глазами. Чувствовалось, что он читал его уже не раз.