— Почему же они тогда на меня напали?! — невольно возмутился я, когда рассказ Ивана о сложившемся положении дел наконец-то докатился до этого места.

— Вы человек, — печально констатировал Иван тоном медведя Балу, наставляющего Маугли. — А людям сегодня на «той стороне» веры нет.

Вероятно, тем же недоверием объяснялись и наручники, обнаруженные на запястьях Дмитрия. Хотя уж кому-кому, а ему они достались совершенно справедливо. Именно он стал первопричиной тех бед, которые свалились на головы здешних обитателей. И ладно, если бы нечто подобное учинили вэчекисты. Они хотя бы действовали в соответствии со своими убеждениями. Но то, что такую всеобщую подставу устроил человек, назвавший себя защитником, было мне от души противно. Впрочем, утешало то, что вскоре Дима сполна огребет за все, что наворотил. Мне оставалось только рассказать Ивану про наши с Котом умозаключения, и я не сомневался, что в этот раз штатный Счастливчик уже не будет чувствовать себя таким удачливым. Я бы сделал это уже сейчас, благо что и доказательство — серебристая игла Кощеевой смерти — находилось при мне, надежно припрятанное в футляр из-под сигары по соседству с трофейной «Спящей красавицей». Мешало только одно: рядом с нами постоянно находился кто-то из леших, а мне очень не хотелось, чтобы правда о предательстве одного из защитников дала волшебному народу еще один лишний повод скопом возненавидеть несовершенное, но все-таки не такое уж безнадежное человечество. Пришлось попридержать распиравшее меня знание, тем более что впервые с момента моего прихода в Общество происходящие события не хлестали меня пониже спины, заставляя сломя голову нестись к некоему неопределенному финишу.

Пока я спал, почти сутки приходя в себя после сверхдлительного пребывания в режиме сверхскорости, посланные Иваном лешаки прошли по моим следам и обнаружили оставленную в лесу четверку. Сейчас они, по словам вестового курдуши, сопровождали все еще находящегося без сознания кота, а также Соловья, Кощея и Дмитрия к месту последней стоянки партизанского отряда. Туда же направлялись и мы с Иваном.

В отсутствие Дурака в лагере заправляла Арина Родионовна. Это было приятное известие. Я все еще не мог избавиться от симпатии к этой непростой старухе и был очень рад узнать, что Иван тоже ей безоговорочно доверяет. В наших отношениях с Дураком также были поставлены все точки над «и». Иван Иванович выслушал мой рассказ про пропажу узбека и вдруг без видимой связи со сказанным произнес:

— Счастливчик передал вам мои извинения?

— Да!

— Хорошо! Иначе мне пришлось бы просить прощения дважды!

Я с интересом взглянул на собеседника, и тот пояснил:

— Сначала за обидные слова, которыми я так жестоко спровадил вас в Москву. А потом за то, что по глупости и сам не сразу разглядел, каким особенным человеком вы являетесь. Родись вы на несколько веков раньше, вы наверняка стали бы рыцарем.

Я невольно поперхнулся. В третий раз за последние два дня меня пытались выставить тем, кем я себя даже близко не чувствовал.

— У вас есть редкий талант, — продолжал Дурак. — Вы верите в окружающих и готовы пожертвовать собой ради этой веры. Совершенно уникальная особенность, тем более для неудачника. Впрочем, тем большее уважение она у меня вызывает. В любом случае обещаю вам, если мы уцелеем, я лично прослежу за тем, чтобы вы заняли подобающее положение в нашем Обществе.

Никогда еще такие приятные слова в мой адрес не заставляли меня испытывать столь горького чувства стыда и неприязни к самому себе. Человек, которого описывал Иван Иванович, ни за что бы не стал предвкушать расправу над своим бывшим соратником. Я же, наоборот, ждал момента, когда мне представится случай предъявить Счастливчику обвинения и, что греха таить, уже воображал, как остальные защитники будут хвалить меня, превознося мой аналитический ум и выдающиеся детективные таланты. К счастью, многочасовой отдых и хорошая погода довольно быстро помогли перейти от бессмысленного самоуничижения к более конструктивному занятию. «Дмитрий должен сам во всем признаться!» — постановил я. Оставалось придумать, как заставить его это сделать. Лучше всего подходил шантаж. Я дожидаюсь встречи со Счастливчиком, сообщаю, что мне все известно, и предлагаю ему совершить чистосердечную явку с повинной к Дураку. Дальше пусть выкручивается сам. Наказать его, конечно, накажут, но, думаю, рвать на части осинами не станут. Опять же Белка все еще не найдена, и если Дмитрий не только организовал ее похищение, но и знает, где она прячется, в момент выбора меры пресечения у него будет прекрасная возможность для торга.

Приняв это мудрое решение, я взбодрился и с гораздо более легким сердцем зашагал по лесу. Птички пели. Солнце светило. Чуть впереди среди древесных стволов мелькала мохнатая, словно поросшая лишайником, спина проводника-лешего. «Та сторона» снова стала казаться мне самым прекрасным, уютным и во всех смыслах зачарованным местом на свете. Мало того, я вдруг понял, что уже не могу согласиться с названием своей должности. Какой же я неудачник, если мне повезло столкнуться с чудесами, о которых большинству людей остается только мечтать. Ошиблись вы, господа защитники! Пусть я и «Знамя Провала», но, несомненно, самое удачливое «Знамя Провала» в мире. С этой жизнеутверждающей мыслью я сделал очередной шаг вперед и, споткнувшись, рухнул на землю.

— Не ушиблись? — заботливо поинтересовался шедший чуть поодаль Иван.

— Ерунда, — соврал я, вставая и отряхиваясь, хотя на самом деле приложился об землю весьма и весьма чувствительно. Причем, что обидно, сделал это практически на ровном месте, если не считать…

Я присмотрелся к этому самому «не считать» и почувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Не мог же я считать своей тарелкой глубокую вмятину, оставленную в мягком лесном дерне исполинской лапой неизвестного животного.

— Иван Иванович, — поспешил я выяснить, выбираясь из следа, — а здесь тираннозавры водятся?!

— Да вроде бы не должны… — еще не понимая, чем вызван мой вопрос, удивленно ответил Дурак. — А в чем дело?

— Вот в этом! — ответил я, указав пальцем себе под ноги, и на всякий случай огляделся, чтобы не быть захваченным врасплох каким-нибудь не водящимся здесь тираннозавром.

Иван обошел разделявший нас куст и наконец-то тоже увидел след.

— Ну что? — забыв про положенную мне рыцарскую сдержанность, поинтересовался я.

— Во-первых, — начал Иван, — это не тираннозавр. А во-вторых…

Чем должно было оказаться это «во-вторых», я так и не узнал, потому что буквально в десятке шагов от нас раздался жуткий треск. «Чтоб тебя!» — ругнулся я про себя и, не дожидаясь появления хозяина гигантского отпечатка, рыбкой метнулся «за», а вернее, «под» ближайшее дерево. Оказавшись в этом сомнительном укрытии, перекатился с боку на бок, пытаясь перетащить со спины на живот отобранный у Соловья калашников и гадая, каким на вид окажется приближающийся монстр и в какую часть тела ему следует стрелять. Самым разумным было посоветоваться с Иваном, но на тех участках леса, которые я мог видеть, не высовываясь из-за дерева, защитник отсутствовал. «Черт побери! — обреченно подумал я. — И угораздило меня отдать ему кладенец!» Прошу понять правильно. Я вовсе не завидовал тому, что у Ивана оказалось более совершенное оружие. Просто, даже продолжая сидеть в укрытии и не имея ни малейшего обзора, я вдруг отчетливо понял, где именно находится сейчас Дурак. Он снова отправился спасать мою несчастную шкуру. Возможно, Неудачника это и устроило бы, но слишком уж часто меня в последнее время называли рыцарем.