– Человек, который следил за мной из окна, был арестован орденом.

– Да, арестован и отправлен на рудники, где и умер. Но перед смертью успел рассказать мне о вас и Лафете…

– А вот брат бедного каторжника, похоже, процветает.

– Единый помогает своим последователям и вознаграждает их, – отозвался я, смиренно потупив очи, и достал кошель, набитый золотыми монетами. – Я хочу, чтобы вы рассказали мне о похищении золота с рудников. Хочу знать, как вы оказались вовлечённым в это, какова роль Лафета и кто ещё причастен к преступлению.

– Вы хотите знать слишком много, а золота предлагаете слишком мало. Я могу получить столько же в награду, если донесу на вас ордену.

– Вы так думаете? А вот мне интересно, чем наградит вас магистр, если ему станет известно о вашем порочном тяготении к ограблению древних могил.

Его сузившиеся было глаза, теперь расширились от удивления. Фарид до сих пор так и не признал во мне мальчишку-полукровку, ограбившего Священную рощу эльфов. Я, разумеется, и не стремился быть узнанным, но мне требовалось его напугать.

– Зачем вам эти сведения?

– Хочу отомстить тем, кто погубил брата.

Я знал, что кровная месть является мотивом, понятным не только имперцам.

Фарид улыбнулся. Его зубы были не в лучшем состоянии, но усмешка этого здоровяка была вполне под стать матёрому хищнику.

– Меня арестовали, – начал он, – за мелкое прегрешение и приговорили к повешению…

Что это было за «мелкое прегрешение», за которое полагается смертная казнь, я уточнять не стал.

– …но начальник стражи вместо этого продал меня одному малому, который предложил заняться сомнительными делишками.

– Что за малый?

– Он не представился.

– Как выглядел?

Из описания Фарида стало ясно – это не Корин де Мозер. Имени этого человека я при нём, кстати, не упомянул. Ведь разбойнику ничего не стоило меня предать, а я не хотел, чтобы те, на кого должна пасть моя месть, оказались предупреждены.

«Сомнительными делишками», о которых шла речь, оказались грабежи обозов с рудников.

– Мне сообщали, – продолжил свой рассказ Фарид, – когда, откуда и по какой дороге направится обоз, а я с товарищами устраивал засаду.

– Кто ещё имел с тобой дело?

– Тот самый малый, с которым ваш брат видел меня в таверне. Его зовут Лафет. Правда, это всё, что я о нём знаю.

– Боюсь, второго кошелька с золотом вы не заслужили. Мне нужно знать больше.

– Надеюсь, вы не хотите, чтобы я что-то придумывал?

– Я хочу, чтобы вы порылись в памяти и сообщили мне абсолютно всё, что всплывёт о человеке по имени Лафет. Например, видели вы его в обществе того малого, который заплатил начальнику стражи за ваше освобождение?

Он задумался.

– Нет, вместе я их точно не видел. Впрочем… – Фарид посмотрел мне в глаза. – Память у меня дырявая, но кое-что из неё выудить можно. Скажем, за второй кошель с золотом я мог бы вспомнить имя человека, выкупившего меня на свободу.

Я вручил ему кошель.

– Граф Трибо де Пулен.

Мне это имя показалось знакомым.

Фарид поспешил по своим делам, а я напряг память, пытаясь, как недавно делал разбойник, выудить из неё хоть что-нибудь. И мне это удалось. Я вспомнил, как некий граф Трибо разглядел во мне сходство с кем-то ему знакомым, а Пипус всячески это сходство отрицал. Он ответил графу так: «Я хорошо знаю того человека, и сходство между ним и этим мальчиком хоть и имеется, но лишь самое поверхностное. Я лекарь, уж я-то в таких вещах разбираюсь, можете мне поверить».

Это воспоминание подняло со дна души другие, почти забытые, и месть снова зажгла в моём сердце огонь. Я понял: приспело время возвращаться в Калион.

Рикуса в столице не было, да и не хотел я его дёргать, зная, как мой друг радуется здесь жизни. Для него я оставил у Альведы записку. Жизнь разводила меня со славным наставником, другом и собутыльником, но я надеялся, что рано или поздно мы обязательно ещё встретимся.

Купив коня и припасы, уже на следующий день я покинул гостеприимную Ренивьеду.

Путешествие от Ренивьеды до границы Калиона заняло около двух недель. Я спешил. Скакал, сменяя лошадей и отдыхая только ночами в запылённых комнатках придорожных трактиров.

Прошло два года с тех пор, как я, отправляясь в столицу столиц, смотрел на тающую, исчезающую за горизонтом страну, в которой по воле внеземного разума очутился, но не в своём теле. Вселился в мальчишку-полуэльфа после того, как на него покушались и сбросили с городской стены, решив, что он мёртв.

Калион оказался суровым и беспощадным почти ко всему, к чему я привязывался. Единственная женщина, которую я мог полюбить, человек, исполненный лучащейся грацией и поэтической чувственностью, была приговорена к унылой семейной каторге, что для её возвышенной натуры было приблизительно тем же, чем для меня пребывание в тюрьме или на рудниках.

Но при всём том Калион стал моим домом, и при виде пустынных предгорий сердце моё поневоле забилось сильнее. Этот суровый край засушливых равнин, крутых гор и непроходимых лесов давал средства к существованию и предкам матери мальчика, в чьём теле я оказался пленником, и имперцам-завоевателям, из которых был мой отец, неизвестный мне пока аристократ, так старающийся меня уничтожить, чтобы, наверное, скрыть позорную связь с эльфийкой. Этот край сделал меня тем, кем я был и кем мог стать. Именно в Калионе, невзирая на дыбы и плети, темницы и рудники, я получил представление о смелости и верности, о дружбе и чести, и даже какой-никакой куртуазности я был обязан своей новой родине. Несмотря на все препоны и превратности судьбы, я преуспел и возвращался домой не безвестным бродягой, а богатым и уважаемым имперским аристократом.

Да, я возвращался домой. Однако не мог безмятежно радоваться этому возвращению, ибо на мне лежал долг воздаяния. Я намеревался не просто расплатиться «око за око», но и «голову за око». И жажда отмщения убийцам Пипуса и господина Фируза не покидала меня ни на миг. Мечты о кровавой мести сопутствовали мне всегда и повсюду, как неизменный и ближайший союзник.

Как только я принял решение вернуться, эти мои мечты разом обрели крылья. План, созревавший в моём мозгу ещё с той поры, как я покинул Калион, теперь с безжалостной настоятельностью требовал осуществления. Мной двигало твёрдое намерение заставить убийц заплатить за всё сполна.

Как раз в тот день, когда до Ролона оставалось всего несколько часов неспешной рыси, мне в этом теле исполнилось двадцать пять лет. Хорошо одетый, респектабельный, с прекрасными манерами и с безошибочно угадываемым высокомерием настоящего господина, я беспрепятственно пересёк полстраны. Покинув Ролон мальчишкой, я не переживал по поводу того, что меня узнают, ведь в последующие годы всегда носил длинные волосы и впечатляющую бороду. Сейчас мои аккуратно подстриженные и уложенные волосы были не только короткими, но и чёрными как смоль от ежедневного окрашивания. Сюда прибыл вовсе не Амадеус-бастард, а самый настоящий имперский аристократ, чей-то там сын, отправившийся в колонию искать удачи, может, в виде богатого приданого дочки какого-нибудь торговца, мечтающего заполучить для своих внуков фамильный герб.