— Когда Брианэль вновь вернулся в Альвион из похода, я стал сам не свой, — с ходу начал исповедь Дарис. — Я не видел тебя целых девять дней и понял, что начинаю сходить с ума. Потом Альвион был атакован войском Кальтиса и его братцев. Он пришел внезапно, заблокировал весь город. Все входы и выходы из дворца, магические тоже. Брианэль не смог провести свое войско. Оставался лишь замковый гарнизон под магической защитой, на которую ушли все наши силы — других уничтожили. Но мы держались. Брианэль всегда был лучшим, — горько усмехнулся Дарис. — Бои слились в моем сознании в один сплошной поток. Мое тело сражалось, но душа была далеко от этого. Весь мир для меня сосредоточился на тебе. Я начал грезить наяву, слыша поминутно твой голос, в каждой женщине я видел твои черты… Но когда я вглядывался пристальнее, они исчезали, и я начал ненавидеть всех женщин за то, что они не похожи на тебя. Мои дни были угаром, ночи — кошмарны. Спустя еще три дня я решил во что бы то ни стало повидаться с тобой. Я понимал, что ценой за это свидание может быть смерть от руки Брианэля. Силы, как я ненавидел его тогда! И если б я мог предположить, куда заведут меня эта ненависть и страсть к тебе… И вот в ночь перед тем, когда я решил увидеть тебя, мне приснился тот сон…

Мужчина закрыл лицо руками. Слова рвались на волю. Века Дарис хранил это в себе и, когда начал говорить, понял, что уже не может остановиться. Возможно, после этого рассказа Элина возненавидит его навсегда. Что ж, тогда воин просто уйдет из жизни, зная, что между ними не осталось недосказанности. Он слишком устал жить так. Элина должна знать, кто он на самом деле — ничтожный предатель. Переведя дыхание, Дарис продолжил:

— Я не знаю, кто это был на самом деле. Возможно, сам Кальтис. Я слышал только голос, чуть глуховатый, как бывает при заклинаниях связи на очень большие расстояния. Этот голос говорил со мной, вонзая слова в мою обнаженную душу, как раскаленные кинжалы. Но обещал он счастье и наслаждение. «Во всем виноват Брианэль, — шептал он. — Ты можешь исправить это. Зачем Альвиону бессмысленная бойня? Кальтису нужна только голова Брианэля. Это он не хочет вести мирные переговоры, посылая людей на смерть. Когда Брианэль погибнет, его жена Элина станет твоей. Твоей! Она ведь любит тебя! Только ты можешь спасти Альвион и королевскую семью! Ты! Открой ворота замка! Открой!» Этот голос говорил еще долго. Что было после, я помню очень смутно. Мне казалось, что я сплю. Во сне я надел сапоги и кольчугу — остальной одежды я на ночь и не снимал — подошел к воротам, оглушил часовых, убрал засовы и опустил подъемный мост… Я очнулся около внешних стен замка. Был самый трудный и темный час ночи — предрассветный час хаоса. Кругом лежали убитые, стонали раненые. В замке кипел бой. Ворота были распахнуты настежь, мост опущен. Словно ледяной водопад на меня обрушилось сознание того, что я натворил. Моя голова была тяжелой, как наутро после долгой пирушки, метались обрывки мыслей, а в глубине сознания я слышал сухой ядовитый смех. Но инстинкты воина взяли верх. Я выхватил меч, кинулся, поскальзываясь на крови, в замок. Но было уже поздно… От гарнизона осталось лишь несколько тяжелораненых. Все члены королевской семьи были мертвы — они сгорели в тронном зале, когда поняли, что битва за Альвион проиграна. Я вспомнил свой сон и ужаснулся. Мне наговорили откровенной чуши, которой не проведешь даже ребенка, а я купился на нее. Велика кара Творца — я, предатель своей любви, своего мира, своего короля, своих друзей, остался жить, чтобы каждую секунду своего существования чувствовать тяжесть содеянного. Жить, проклятый душами погибших и самим собой. Первым моим стремлением было уйти как можно дальше в миры и искать избавление в смерти. Но я заставил себя не подчиниться этой слабости. За все надо платить. Особенно за преступления перед любовью и честью. «Я не смог уберечь тебя, любимая, не смог уберечь твоих родных. Тогда я буду до последнего вздоха беречь Альвион, твой мир. Возможно, когда-то ты вспомнишь и вернешься. Альвион вновь станет твоим. Я сохраню его для тебя, даже если мне придется принести присягу Кальтису», — решил я тогда. И сдержал свое слово. Ему нужны были уроженцы города, на которых он мог бы опереться и которых бы приняли местные жители, он принял меня на службу. — Дарис тяжело вздохнул. — Теперь ты знаешь все.

Элия задумчиво кивала, слушая рассказ воина и сопоставляя его с летописью, прочитанной в тайной комнате наместника Вальдорна. Теперь почти все прояснилось окончательно. И не было нужды таиться. На несколько минут на поляне стало совсем тихо, раздавалось только прерывистое дыхание воина, а потом принцесса заговорила:

— Тебе не в чем винить себя, Дарис. И это не мое пристрастное мнение давней любовницы, и не жалость. Любой опытный маг сказал бы тебе то же самое. Ты не в ответе за то, что натворил, будучи околдованным, подвергаясь воздействию очень сильных чар принуждения. Они были наложены столь искусно, что ты принял внушаемые мысли как свои собственные, на деле же они были абсолютным приказом, которому ты просто не мог не повиноваться. И вот что еще я тебе скажу, дорогой. Это сделал не Кальтис. Чтобы прорвать магическую защиту, наложенную на замок и всех ее обитателей, а затем подчинить себе разум такого бога, как ты, необходим коэффициент силы, по крайней мере в семь раз превышающий всю совокупную силу семьи. Делая незначительную скидку на твое состояние, ставшее почвой, благоприятной для внушения, этот параметр можно снизить на одну-две единицы, но не больше. Я видела сыновей Кальтиса. Если даже отец в несколько раз сильнее ребятишек (а сила отца не может разниться с параметрами потомков более чем в пять раз), все равно это не он. На мой взгляд, его силы оказалось бы недостаточно для такой магии, даже при добавлении энергии Источника с высшего Уровня. А я привыкла доверять своей логике и интуиции. Кто помог Кальтису тогда, мы, наверное, так и не узнаем, но и сам король потрудился достаточно, чтобы мы имели право мстить. Ты не виновен. Не поддайся на внушение один воин, чуть позже нашли бы другую жертву.

— Значит, ты не считаешь меня предателем? — глухо спросил он.

— Нет, Дарис! — Принцесса подошла к неподвижно застывшему на краю поляны мужчине. Тот обернулся, вглядевшись в лицо девушки, и улыбнулся в сгущающихся сумерках. С его души упала огромная тяжесть.

— Элина! Элия! — нежно произнес воин, пробуя ее новое имя. — Как долго тебя не было рядом.

— Но теперь-то я здесь. — Девушка сделала последний шаг и прижалась к груди мужчины, доверяя и доверяясь.

Дарис поначалу очень бережно, словно боясь разбить хрустальную хрупкость волшебного мгновения, обнял принцессу. В ответ ее руки скользнули за спину воина. Объятие мужчины стало крепким и страстным. Так долго хранимая любовь, тоска, жажда близости больше не нуждались в сокрытии. Бог жадно покрыл поцелуями лицо, шею Элии, расстегнул на ней рубашку, спустился ниже… Девушка в ответ притянула его голову к себе и, слегка прикусив ухо, приглушила стон воина поцелуем.

Избавившись от одежды, любовники опустились на расстеленный на траве плащ Дариса. Руки принцессы скользили по сильному мускулистому телу мужчины, зубки нежно покусывали мочку уха, как он всегда любил. Стройные ноги сомкнулись у него за спиной…

В душу Дариса возвращалась давно утерянная радость. Для него словно вновь воскресли те безумные ночи, которые он тайно проводил когда-то в покоях Элины. Воин заново открывал для себя желаннейшую из женщин, стремясь подарить ей блаженство, забывая себя, растворяясь в ней, умирая и воскресая вновь, чтобы, снова поднявшись на пик наслаждения, рухнуть в сладостное небытие…