— Хотите печенья? — спросила она.

— Разве я похож на любителя печенья?

— Откуда я знаю, — сказала она. — Купите мне печенья, и я позволю прежнему воздыхателю умереть естественной смертью.

— Вы имеете в виду — от старости, — подхватил он.

— Вот это уже смешно.

Рейфорд был серьезен, честен и прям с Хетти как никогда прежде. Они сели один напротив другого в углу большого шумного зала, где с трудом могли слышать друг друга.

— Хетти, — сказал он, — я здесь не для того, чтобы убеждать тебя в чем-то или просто разговаривать. Есть вещи, которые я должен сообщить тебе, и я хотел бы, чтобы ты просто слушала.

— А я что, не должна говорить? Может быть, есть вещи, о которых я бы хотела тебе сказать.

— Конечно, ты скажешь мне все, что захочешь, но сначала выслушай меня. Я не хочу, чтобы это был диалог. Мне есть что рассказать тебе, и я хочу, чтобы ты получила целостную картину, прежде чем станешь отвечать, ладно?

Она пожала плечами.

— У меня нет выбора.

— У тебя был выбор, Хетти. Ты могла не прийти.

— На самом деле я и не хотела приходить, я тебе говорила об этом, но вы прислали мне письмо с извинениями и просьбой встретиться здесь с вами.

Рейфорд был разочарован.

— Ты не хочешь, чтобы я переходил к делу, — сказал он. — Как я могу принести извинения, если ты собираешься и дальше препираться о том, почему ты здесь.

— Ты хочешь попросить прощения, Рейфорд? Я никогда не ставила вопрос подобным образом.

Тон ее был саркастичным, но все-таки ему удалось овладеть ее вниманием.

— Да, я прошу прощения. Теперь я могу начать? Она кивнула.

— Я хочу сказать обо всем, сказать откровенно, признать все, в чем я виноват, и затем я хочу сказать тебе о том, на что я намекнул при нашем последнем телефонном разговоре.

— О том, что ты открыл причину исчезновений. Он поднял руку.

— Не надо забегать вперед.

— Прости, — сказала она, прикрывая рот ладонью. — Но почему ты не стал меня слушать, когда отвечал на вопросы Бака?

Рейфорд закатил глаза.

— Я просто интересуюсь, — сказала она, — это к тому, чтобы ты не повторялся.

— Спасибо, — ответил он, — я скажу, почему. Это так важно и так интимно, что я должен сказать обо всем лично тебе. И поэтому я не боюсь, что буду повторяться. И, как мне кажется, ты тоже не против, чтобы слышать это снова и снова.

Хетти подняла брови, как будто собираясь сказать, что она удивлена, но вместо этого произнесла:

— Говори, не буду перебивать.

Рейфорд наклонился вперед и начал говорить, опершись локтями о колени и жестикулируя:

— Хетти, я очень виноват перед тобой и хочу, чтобы ты меня простила. Мы были друзьями, нам нравилось общество друг друга, мне нравилось проводить с тобой время. Я находил тебя красивой и восхитительной, и мне кажется, ты знаешь, что я думал о близости с тобой.

Она изобразила удивление. Рейфорд подумал, что если бы она не пообещала молчать, она бы сказала ему, что у него была масса способов показать свое расположение. Он продолжал.

— Наверно, единственной причиной, почему я не решился пойти дальше, было то, что у меня не было подобного опыта. Но это был вопрос времени. Если бы я почувствовал твой интерес, я мог бы поступить дурно. Она наморщила брови и изобразила на лице обиду.

— Да, — сказал он, — я мог поступить дурно. Я был женат, но неудачно и не счастливо, но в этом, наверное, был виноват я сам. Во всяком случае, я произнес клятву, взял на себя обязательства и, как бы я ни оправдывал свой интерес к тебе, все равно это было бы дурно.

Он мог бы прочесть в ее взгляде, что она не согласна с этим.

— Во всяком случае, я проводил с тобой время. Я не был абсолютно честен. Но теперь я должен сказать, как я рад, что я ничего не сделал — никакой глупости. Это было бы плохо для нас обоих. Я не судья тебе, и твоя мораль это твое собственное дело. Но у нас не было никакого будущего. Дело не в разнице в возрасте, а в том, что с моей стороны это было чисто физическое влечение. Ты имеешь право ненавидеть меня за это, я и сам этим не горжусь. Я не любил тебя. Ты должна согласиться, что такая жизнь тебя не устроила бы.

Она кивнула, нахмурившись. Он улыбнулся.

— Я разрешаю тебе на минуточку прервать молчание, мне нужно знать, что ты, по крайней мере, прощаешь меня.

— Иногда я сомневаюсь в том, что честность всегда является лучшей политикой, — сказала она. — Я могла бы принять эти извинения, если бы ты сказал, что исчезновение твоей жены заставило тебя почувствовать себя виноватым. Я знала, что между нами нет ничего особенного, но можно было бы сказать об этом мягче.

— Можно было бы и мягче, но это было бы нечестно. Хетти, я насквозь пропитан ложью. Я мог бы быть мягким и любезным и постараться избежать твоего презрения, но я больше не могу быть лицемером. Всю жизнь я был неискренен.

— А теперь ты искренен?

— До такой степени, что тебе это даже не нравится, — сказал он.

Она снова кивнула.

— Почему я поступаю сейчас так? Каждому хочется нравиться. Да, я мог упрекать кого-то другого, например, мою жену, но я хочу не лгать и отвечать только за самого себя. Прежде чем я перейду к более важным вещам, мне хочется убедить тебя в том, что у меня нет никаких задних мыслей.

Губы Хетти дрогнули. Но она сжала их и посмотрела вниз. По щеке ее скатилась слеза. Рейфорд еле сдержался, чтобы не обнять ее. В этом не было бы ничего чувственного, но он не мог позволить себе подать ложный знак.

— Хетти, — сказал он, — я так виноват перед тобой, прости меня.

Она кивнула, не в состоянии что-либо сказать. Она пыталась, но никак не могла овладеть собой.

— И теперь, после всего этого, — сказал Рейфорд, — я хочу убедить тебя, что забочусь о тебе как о друге и человеке.

Хетти сжала руки, стараясь не расплакаться. Она помотала головой, давая понять, что сейчас не готова к этому.

— Нет, — справилась она с собой наконец, — не сейчас.

— Хетти, я хочу…

— Пожалуйста, дайте мне хоть минуту.

— Сколько угодно. Но не уходи от меня сейчас, — попросил он. — Я был бы тебе плохим другом, если бы не поделился с тобой тем, что я открыл, чему научился, что снова и снова обнаруживаю каждый день.

Хетти закрыла лицо руками и заплакала.

— Я не хочу! — воскликнула она. — Я не намерена извинять тебя.

Рейфорд заговорил как можно мягче:

— Теперь ты обижаешь меня, — сказал он. — Если ты ничего не извлекла из этого разговора, твои слезы меня не радуют. Каждая слеза для меня как острый нож. Я виноват, я вел себя неправильно.