И мгновенно все стихло, а туман, уже давно отступающий, окончательно развеялся. Нас все еще окружала холодная зимняя ночь, хотя мне казалось, что с того момента, как мы любовались на звезды, прошло несколько часов – так я устала. Боясь вдохнуть и нарушить повисшую тишину, я смотрела на поверженных противников и не верила своим глазам. Ведь я уже решила, что в этой битве нам не выстоять, не спастись. Кто же нам помог?

Я снова посмотрела вверх, но оттуда к нам спускался только Черный Демон. Он завис в воздухе перед нами, совсем как тогда ночью. Посмотрел на собственное бесчувственное тело и… перевел взгляд на Охотника.

У меня внутри все похолодело. Да, Охотник идеально подходил ему как новое вместилище. Умный, сильный, даже владеющий магией. Его тело наверняка смогло бы принять энергию смерти, но это означало бы, что сам Охотник погибнет. Некрос будет свободен от проклятия, но моего друга и защитника… моего родного дяди не станет.

Зато моим «дядей» станет сам Некрос. Только он об этом не знает.

– Нет, – выдохнула я, едва слышно.

Не знаю, услышал ли он или сам решил, что это неприемлемо, но после секундного колебания Некрос все-таки вернулся в свое тело.

Я облегченно выдохнула, смаргивая непрошенные слезы, и помогла ему подняться на ноги. Он выглядел из рук вон плохо и рисунок шрамов уже заполз на подбородок и линию нижней челюсти, но, по крайней мере, он был жив. Я порывисто обняла его, и его руки крепко сжали меня в ответ. Кажется, он и сам оказался не готов к тому, что переживет эту ночь.

– Какая же ты непослушная, – выдохнул он мне на ухо, зарываясь пальцами в мои растрепанные волосы, но по его тону я слышала, что он улыбается.

– Еще скажи, что я появилась некстати, – фыркнула я.

– Нет, такого я не скажу никогда. Но твое бесстрашие до добра тебя не доведет.

– Ты говоришь совсем как мой отец, – нахмурилась я.

Некрос отстранился, заглядывая мне в лицо.

– Значит, ты действительно все вспомнила?

Я только кивнула, чувствуя поднимающийся в горле ком.

– Это хорошо. Это очень хорошо.

К сожалению, он ошибался, и с каждой секундой я понимала это все отчетливее, но пока не стала ничего говорить. Мы выжили, выстояли – и сейчас было время порадоваться.

– Кто тебе помог? Кто это был?

Вместо ответа Некрос посмотрел на что-то за моей спиной и улыбнулся. Я обернулась, вопросительно глядя на приближающуюся к нам пару.

– Здравствуй, Некрос, – улыбнулась женщина.

– Здравствуй, брат, – добавил мужчина.

Некрос оказался прав: на следующий день на абсолютно чистом небе ярко сияло солнце и стало очень холодно. Снега было мало, но он красиво искрился, создавая почти праздничное настроение, столь неуместное в сложившихся обстоятельствах.

Несмотря на все усилия, ночью погибли многие. Не всех жителей деревни успели вывезти или вывести из тумана, почти половина нергардской стражи, отправившейся в бой, не вернулась назад. Поэтому никто из нас не удивился, когда узнал, что Соланж убила поверженную колдунью (как она считала), которая привела за собой туман.

Стражей стало на пять человек (то есть, энергетических сущностей, воплощенных в людей) меньше. Осталось семеро, считая Некроса и двух его неожиданных спасителей. Ими оказались два стража стихий – энергии воды и огня. По их словам, они почувствовали смерть Виты и решили, что Раж переступил черту, поэтому отправились в Нергардский замок, собираясь предупредить Некроса и, если придется, помочь ему.

– Мы долго злились на тебя за то, что ты сделал, – объяснил их решение Ферер, страж энергии огня. – Но у нас было много времени на то, чтобы все обдумать и взвесить. Мы ведь потому все и рассорились, что разошлись во мнениях, как относиться к твоим поступкам и к тому, что мы сделали с тобой. Мы с Варрет, – он кивнул на женщину, стоявшую рядом с ним, стража энергии воды, – не хотим твоей смерти.

– И считаем, что ты прав, – печально добавила Варрет. – Наш мир погиб, мы не смогли защитить его, но права отбирать чужой у нас нет. Мы лишь жалеем, что не приняли это решение раньше. Может быть, тогда Вита была бы жива.

И так оказалось, что Некрос больше не одинок в своем противостоянии стражам. Наиболее активные его противники погибли у стен Нергардского замка. Раж дал клятву не противостоять ему. Настрой двух других стражей стихий никто не знал, но Ферер и Варрет считали, что они придерживаются нейтралитета.

– Иначе они были бы сегодня здесь, – разумно заметила Варрет. – С нами или с ними.

Позиция последнего стража эмоций – ненависти, как я поняла из разговоров Некроса с братом и сестрой, – оставалась тайной для всех. То, что его не было среди других нападавших, говорило в пользу его несогласия с их действиями, но Некрос сомневался в этом.

– Прежде он был наиболее негативно настроен ко мне, даже больше, чем Раж. Только если Раж злился из-за невозможности воплотить сущность своей жены, то Гатред мстил за то, что я уничтожил его касту. Он не мог примириться с этим.

– Но он мог потерять интерес, – предположил Ферер. – Любая боль может утихнуть за столетия.

Как бы там ни было, а это означало, что даже при самом плохом раскладе стражи могли разделиться только на два равных лагеря, а один – вынужден теперь держать нейтралитет. Это означало, что положение Некроса не столь плачевно, как казалось еще несколько часов назад. У него даже появился шанс договориться с оставшимися стражами о снятии проклятия.

Я старалась постоянно держать эту мысль в голове, пока горели погребальные костры, иначе ревела бы всю дорогу. Не столько из-за скорби по погибшим, сколько из-за понимая того, к чему мы идем.

После прощальной церемонии у лорда Нергарда были еще дела. Он извинился, сказал, что как только все устроит, мы обязательно поговорим. Поцеловал так трогательно-нежно, что у меня защемило сердце. Он улыбнулся, и я постаралась изобразить ответную улыбку. Кажется, Некрос заподозрил, что что-то не так, но решил оставить вопросы до того момента, как у нас будет время обстоятельно поговорить.

Я попросила госпожу Фловер подать чай в малую гостиную, и сама устроилась там на ближайшем к камину диване, потому что порядком замерзла, пока мы прощались с погибшими.

Появлению Охотника я не удивилась: с ним у нас тоже пока не было времени нормально поговорить. Он молча пересек гостиную, пару секунд смотрел на ковер, которым прикрыли защитную печать, потом подошел к дивану и сел рядом. По его напряженному молчанию было понятно, что ему очень неловко. Если не сказать – стыдно. Он не знал, как начать разговор, как спросить о сестре, которую предал. Поэтому я начала сама:

– Знаешь, однажды я зашла в мамину комнату. То есть, я, конечно, и раньше в нее заходила, но до того момента не обращала внимания на один фотопортрет, который стоял среди других. Тогда мне было лет семь, наверное, может быть, восемь. На том портрете она была еще совсем девочкой, а рядом с ней стоял мальчик. Я его не знала, поэтому спросила, кто это. А она так посмотрела на меня… Знаешь, я редко видела свою мать печальной, и это оказался один из тех редких случаев. Она взяла рамку с фотографией из моих рук, погладила изображение кончиками пальцев, чуть не плача. Потом усадила меня к себе на колени и сказала: «Это мой брат, твой дядя. Его зовут Корд».