Не одно из доказательств не является прямым, но все они в комплексе позволяют признать гипотезу о связи Стругацких со спецслужбами имеющей право на жизнь.

Далее, если говорить об отношениях Стругацких с Андроповым, необходимо углубиться в деятельность последнего в конце 1960-х гг.

«Стругацкие приступили к написанию «Острова» в 1967 году. В тот год случилось два важных для понимания сюжета произведения события. В мае 1967-го, после бегства Светланы Аллилуевой на Запад, со своей должности был снят глава КГБ Владимир Семичастный. Его сменил Юрий Андропов (установил «шефство над контрразведкой», говоря языком «Обитаемого острова»). Назначение Андропова и отставка Семичастного стала крупным поражением так наз. «шелепинской партии», выступавшей за прекращение политики «мирного сосуществования» с Западом и за активизацию политических взаимоотношений с Китаем.

Новый удар по этой партии был нанесен Брежневым в июне 1967 года, когда после успешной для Израиля шестидневной войны шелепинцы попытались перехватить инициативу, и в лице первого секретаря Московского горкома Николая Егорычева выступили за военную поддержку Египта и Сирии, а после разгрома арабских стран обвинили Политбюро в недостаточных усилиях по поддержке обороноспособности страны. Некоторые историки даже считают, что Министерством обороны СССР готовилась высадка советского десанта в Хайфе и бомбардировка израильского атомного центра в Димоне. Отдаленным последствием вовлечения СССР в ближневосточный конфликт могла стать новая мировая война с применением ядерного оружия. Поражение арабских стран в войне с Израилем окончательно подорвало могущество «партии войны»: Егорычев был снят со своего поста, Шелепин брошен на профсоюзы.

Когда Стругацкие приступали к созданию «ОО», Андропов был для московских либералов не столько главой КГБ, сколько либеральным руководителем Отдела по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран ЦК КПСС, основным идеологическим противником партии «холодной войны» с ее ставкой на пролетарский интернационализм и мировую революцию. Отдел ЦК, который возглавлял Андропов, включал в качестве «подотдела» знаменитую группу консультантов – «заповедник либералов». В нее входили будущие творцы перестройки: Александр Бовин, Георгий Шахназаров, Олег Богомолов, Федор Бурлацкий, Георгий Арбатов.»[346]

Такие факты приводит Б. Межуев. В свою очередь появляется вопрос, не могли ли Стругацкие привлекаться к работе в этой группе. Их влияние на общество в этот период находится на пике. Интересы от фантастики, по сути, переходят в социальную сферу. Начинаются проблемы с публикациями, которые отчасти связаны с тем, что Стругацкие теряют интерес к приключенческому роману, и пытаются писать философские монологи в форме литературных произведений («Улитка на склоне»). По крайней мере, туда, по всей видимости, вошли люди из их окружения, так как ряд описаний Департамента специальных исследований в романе «Обитаемый остров» в деталях совпадает с описаниями отдела Андропова.

Сама фигура Р. Сикорски, по мнению Межуева имеет ряд общих черт с Андроповым, а создание романа имело целью формирование мифа об Андропове, с которым на протяжении последующих лет были связаны надежды на умеренные реформы. Таким образом, Стругацкие, в большей степени А. Стругацкий, выступают в его понимании сторонниками и защитниками «просвещённого авторитаризма». Б. Стругацкий же в этом и других произведениях часто выступает в роли его оппонента.

Как отмечает Б. Межуев, «Андроповская тема в творчестве Стругацких отнюдь не завершается «ОО». Она косвенно присутствует в последующем по времени написания крупном сочинении братьев – романе «Град обреченный», который они поспешили утаить от публики и компетентных органов в 1970-е, чтобы выпустить лишь в период «перестройки». Опять же – после всеобщей либерализации и при благодушии поклонников Стругацкие поспешили выдать явно антидиссидентский роман за диссидентский. На самом деле, определенные детали этого произведения (именно виселицы у мэрии города во время путча Фрица Гейгера) вызывают в памяти так наз. «венгерское восстание», активное участие в подавлении которого принял Юрий Андропов. В романе показывается, что изменилось бы в стране социалистического эксперимента в случае торжества националистического и антикоммунистического переворота. Разумеется, читателя подталкивают к выводу, что не произошло бы ничего хорошего. Но, вероятно, в это время Андропов уже не чувствовал необходимости в положительном пиаре среди либеральной интеллигенции и о публикации романа (при этом в отличие от «00» явно не обреченном на читательскую популярность) на время пришлось позабыть. Но к теме Странника братья вернулись в 1979 году в «Жуке в муравейнике». Как бы не трактовать финал этой повести, одной из лучших в творчестве Стругацких, – нельзя не заметить отразившегося в ней сложного отношения к описанному ими персонажу.

Своеобразным концентратом двух классических проблем: соотношения целей и средств в политике и взаимодействия политики и морали в политической рефлексии Стругацких выступает проблема взаимоотношения морали и политической ответственности, во многом перекликающаяся с веберианским различением «этики убеждения» и «этики ответственности», но в то же время и отличающаяся от него.

Обращаясь к проблеме ответственности как главного критерия и ограничителя власти в понимании Стругацких, можно обратить внимание на ряд важных моментов, выводящих проблематику власти в иную плоскость рассмотрения. Первый – отсутствие системы принуждения и наказания в мире Полдня, во всяком случае, отсутствие институализированной системы. Второй – постоянное выведение во всех произведениях на первый план морального выбора. Третий – постоянно существующая дилемма: приоритет должного или приоритет ответственности.

Нужно подчеркнуть, что речь идет именно о моральной ответственности, не за последствия для себя, а за последствия для социума или минисоциума. Человек в политическом действии у Стругацких существует не в его отношениях с оценкой окружающих, а в отношениях со своей совестью и результатом своих действий для тех людей, с кем он взаимодействует.

Когда уже в 2005 году Борису Стругацкому был задан вопрос: «Как в мире Полдня решен вопрос ответственности за общественно опасные и общественно вредные проступки?», – он ответил: «Предполагали, что высшим (и самым эффективным) наказанием (расплатой) за дурной поступок для воспитанного человека будут муки совести»[347].

Основной регулятор поведения людей в описанной ими утопии, которая сама по себе является сциентистской утопией, – мораль. При этом, говоря о роли морали и совести, Стругацкие в разных ситуациях неявно как бы подразделяют саму совесть на два ее проявления: «совесть как моральное негодование» и «совесть как ответственность за проблему». В этом отношении можно определить общую проблему, поднимаемую Стругацкими в качестве проблемы соотношения морали и ответственности в том смысле, и имея в виду, что в первом случае речь идет о своего рода узком понимании морали как должном, во втором – об ответственности как аспекте более широкого явления морали.