Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Здесь средства и цель находятся в равновесии, средства подчинены цели, и её существование всегда на первом плане, однако выбор средств практически не ограничен. Сикорски противостоит и власти, и активизму Каммерера, но авторы ставят вопрос: насколько морально при решении судеб людей руководствоваться только сухим разумом. Разум здесь приводит к возможности и необходимости уничтожения воли людей и манипулированию массами.
По сути, показано столкновение трех политико-философских начал.
Первое: «Власть Отцов» демонстрирует занижение роли цели при завышении роли средств. Второе: «прогрессорство Совести», олицетворяемое Максимом, для которого характерно завышение цели при занижении роли средств. Третье: «прогрессорство Разума», предполагающее и несущее в себе баланс, соответствие избранных средств ранее определенным целям.
И здесь, как представляется, у Стругацких можно усмотреть еще одну постановку вопроса: о соотношении уже не целей и средств – а целей и смыслов. Если под целями иметь в виду то, чего субъект действия хочет добиться, а под смыслами – то, ради чего он хочет этого добиться – в совокупности с определенными ценностными аспектами: что он считает для себя допустимым в достижении тех или иных целей.
Рэба в «Трудно быть богом» имел целью сохранение своей власти, что, в конечном счете, оказывалось бессмысленным и для системы, и для него самого. Неизвестные Отцы в «Обитаемом Острове» своими целями имеют и сохранение своей власти – но для этого им нужна стабильность в обществе – то есть в их власти появляется смысл для системы.
В первом случае прогрессор (Румата), представляя Землю, переживал трагедию потому, что в своей деятельности также не видел смысла, не имея возможности повлиять на ситуацию. Во втором прогрессор (Каммерер), не имея запретов первого, оказывается способен на нее повлиять. Уничтожая, как кажется, систему управления сознанием людей, он не только достигает цели борьбы, но видит ее смысл в защите права на свободу. Однако, уничтожая средство подавления, в политическом плане не свергает диктатуру, а в системном, уничтожая адаптивные возможности системы, приносит в жертву правам человека его интересы.
Разница между носителями противостоящих стратегий, между Каммерером и Сикорски, оказывается в том, что один отстаивает права, а другой – жизненно важные интересы. Это, на взгляд исследователя, позволяет говорить и о том, что в данном контексте Стругацкие поставили как минимум две особые проблемы. Первая – о соотношении прав и интересов человека. Вторая – та, что любая цель, находящаяся вне смыслов и ценностей, перестает быть целью и снижается в статусе до уровня средства.
«Обитаемый остров» был написан в 1967–1968 гг. и завершен в ситуации, когда Стругацкие, в силу ряда политических и исторических причин, вступили в период, который сами определяли как «идеологический вакуум». Эта проблема будет особо рассмотрена в третьем разделе данной главы, как и ряд моментов, соприкасающихся в этом отношении с темой смыслов власти и властвования, поставленных ими уже в романе «Град обреченный».
Однако из рассмотренного выше, в основном контексте проблематики власти в политических идеях Стругацких, вытекает и еще один аспект рассмотрения: вопрос о власти как ответственности.
Проведенное исследование дает основание говорить, что при сложном отношении к власти как реально действующему политическому началу 1960–1970 гг., Стругацкие относились к ней не как к абстрактной категории или некой внешне существующей политической силе, а как к началу в первую очередь функциональному. Власть для них не метафизический традиционалистский абсолют, но и не «наемный менеджер» ряда современных теорий.
Судя по всему – и по контексту анализа, и по характеру их критических отзывов о власти 1960–1970-х гг. – они рассматривают власть как средство, инструмент и институт создания будущего общества. Поэтому один из главных моментов и критерий оценки власти – ответственность за решение задач и поставленных ею целей. При этом, как можно видеть из использования ими образов прогрессоров и Неизвестных Отцов, власть для них не связана в первую очередь с официальными государственными институтами. Власть для них внеинституциональна и осуществляется субъектами, опирающимися не на права и полномочия, а на реальные политические возможности, средства и цели.
В их произведениях реальные носители способности к политическому действию по ходу событий всегда доминируют над официальными должностными лицами.
Для них во всем доминирует момент ответственности. Представляет, среди прочего, интерес концовка ранее упоминавшегося диалога Руматы и Будаха из «Трудно быть богом». Когда в его ходе становится ясно, что ни один, ни другой не могут предложить приемлемого варианта действий, «Будах тихо проговорил: – Тогда, господи, сотри нас с лица земли и создай заново более совершенными… или еще лучше, оставь нас и дай нам идти своей дорогой. – Сердце мое полно жалости, – медленно сказал Румата. – Я не могу этого сделать. И тут он увидел глаза Киры. Кира глядела на него с ужасом и надеждой»[340].
В неком метафорическом плане названное сочетание эмоциональных реакций: жалость, ужас, надежда – для Стругацких и является художественно концентрированным выражением субстрата ответственности. В этом отношении важным представляется и еще один сюжетный момент «Трудно быть богом».
Акция силового вмешательства в политическую действительность происходит как раз после того, когда посланные Рэбой солдаты убивают Киру – человека, смотревшего на него с «ужасом и надеждой». Думается, речь идет не о мести за возлюбленную: признается неприемлемой ситуация, когда при наличии достаточного ресурса вмешательства – допускается гибель того, кто поверил носителю этого ресурса. Дело не в том, что убит тот, кого Румата любит: дело в том, что убит тот, кто в него верил – и кого он не смог защитить.
Все ключевые, носящие характер сократовских, диалоги их произведений: между Саулом и героями в «Далекой Радуге», между Руматой и Будахом в «Трудно быть богом», между Максимом и Странником в «Обитаемом острове», между комиссаром и Симоной в «Отеле "У погибшего альпиниста"», между Ворониным и Гейгером в «Граде обреченном», между Сикорски и Бромбергом в «Жуке в муравейнике» – это притчевые диалоги об использовании властных полномочий и о последствиях использования для тех, кого оно коснется.
В «Граде обреченном» Андрей Воронин, пытаясь разобраться в смысле происходящего с ним и их социумом, становится свидетелем того, кто и как ведет игру, предположительными объектами которой они все являются и понимает:
«Великий стратег стал великим именно потому, что понял (а может быть, знал от рождения): выигрывает вовсе не тот, кто умеет играть по всем правилам; выигрывает тот, кто умеет отказаться в нужный момент от всех правил, навязать игре свои правила, неизвестные противнику, а когда понадобится – отказаться и от них»[341].