Возможно, поэтому, говоря о путях совершенствования мира, Борис Стругацкий отмечал: «…Мы не собираемся разрушать старый мир, пусть он существует сам по себе. С мещанством, с хиппи, со всем. А мы будем строить свой, параллельно, ничего не разваливая. Но и себе мешать не позволим»[351].

Разрешение противоречия между совестью как «моральным негодованием» и совестью как ответственностью за результат и за последствия, Стругацкие видят в опосредовании совести разумом.

Они противопоставляют два типа взаимоотношения последних. Первый тип – разум, подчиняющийся совести, выполняющий роль ее слуги: «Разум ваш почтительно склоняется перед нею, вместо того, чтобы прикрикнуть на нее и поставить ее на место… разум послушно и поспешно ищет пути изменить этот порядок»[352].

Здесь разум служит идеалу, не учитывает цену, которую нужно платить за успокоение «потревоженной совести», равно как и не регулирующий ее оценки и ее требования. По мнению авторов, это отношение ущербно, они видят задачу разума не только в том, чтобы служить совести, но в том, чтобы выполнить функцию ее ограничения. Оппонирующее мнение – в позиции Максима, разводящего функции совести – ставить задачи и разума – искать дороги к их решению: «Разум ищет к ним дороги. Это и есть функция разума – искать дороги». И это положение Стругацкими не оспаривается; выдвигая его как антитезис, они с ним как таковым соглашаются. Но они выдвигают в качестве противостоящего типа отношения между совестью и разумом другой, где разум не подавляет совесть, но ограничивает ее от абсолютизации, желания подчинить стремления миллионов собственным этическим требованиям и осуществить над ними диктат своего идеала. Их позиция, излагаемая Колдуном объемнее:

Причем названное первое состояние – «оглушенный совестью разум» – будучи «оглушенным», оказывается неспособен указать и эффективные пути к достижению цели, сам предложенный план оказывается неудачен. И поэтому они выдвигают в качестве противостоящего первому типу отношения между совестью и разумом другой, где разум не подавляет совесть, но огранивает ее от собственной абсолютизации. От субъективистского желания подчинить стремления миллионов собственным этическим требованиям и осуществить над ними диктат собственного политического идеала.

По их мысли, совесть и разум всегда оказываются в противоречии: совесть задает идеальные цели. Но разум приходит к выводу, что достижение этих политических целей возможно только средствами, которые этим же идеалам и противоречат. И здесь выступает его регулирующая, адаптирующая по отношению к совести функция.

Здесь можно уже увидеть существенное расхождение в постановке вопроса М. Вебером и Стругацкими. Первый противопоставляет этики «убеждения» и «ответственности» и, противопоставляя, говорит об ограниченности каждой из них и одновременно – об относительности такого противопоставления. Для Стругацких обе эти этики скорее вмещаются в понятие велений «потревоженной совести»: от «этики убеждения» в нем есть установка на протест, но в отличие от нее указанное состояние ориентировано не на «процесс протеста», а на достижение требуемого результата, что скорее относится к «этике ответственности».

Для них противостоящим состоянием является скорее состояние «адаптирующего совесть разума», цель которого не сам по себе результат, а совокупность изменений, которые становятся его последствиями.

Совесть в противостоянии действительности осуществляет идеальное целедостижение, однако встает перед и этической, и функциональной проблемой – какова ее подлинная цель: осуществить адаптацию окружающего мира к собственным латентным образцам или к требованиям его миллионных масс.

Решение первой задачи оказывается адаптацией к собственным образцам уже не просто не соответствующей им действительности, но интересов и желаний основной массы общества. Решение второй требует интеграции собственных образцов с интересами этой массы и интеграции самих этих интересов.

Можно сказать, что для них идеал оказывается моральным и имеющим право на попытку адаптации к себе действительности, когда он опирается на интеграцию существующих в нем интересов или, во всяком случае, основной массы представителей данного социума. Остальное, по их мнению: «Смешно и антиисторично».

Центральным требованием к соотношению приоритетов совести и разума является их равновесие. Это понятие открывает монолог, который формально относится к равновесию существующих в обществе сил. Но, учитывая его содержание, он относится, возможно, в большей степени, к равновесию начал совести и разума, каждое из которых не должно подчинять себе другое:

Таким образом, можно говорить, что Стругацкие выводят своего рода формулу ответственности, которую они рассматривают как определенное развитое состояние совести: совесть как

Представление о такой «обогащенной разумом» совести как релевантном основании политического действия, как мы можем видеть, сближает позицию Стругацких с пониманием И. А. Ильиным категории «правосознания», существо которой последний определял как «живое чувство ответственности».

Ответственность, по мнению Стругацких, является элементом совести, но невозможна вне опосредования разумом. Как таковая, она включает в себя разумность, но не существует вне требований совести. Здесь можно увидеть связь с названным во второй части их же тезисом:

«Прогресс вне морали. Но человек не может быть вне морали».

И как таковая она образуется в процессе перехода из сферы совести в сферу разума – и из сферы разума – в сферу совести[353].