Тем не менее один из полицейских, которые освобождали труп из бетона, несмотря на все, что произошло с лицом убитого, кажется, узнал его. Старшина Штюрикоу из 87-го отделения полиции был ошеломлен.

– Боже мой, с ума сойти! – выкрикнул он и сделал шаг назад. – Это же святой Йозеф! Ничего удивительного, для него это должно было плохо кончиться! – Он растерянно покачал головой, а потом, заметив удивленные и вопрошающие взгляды окружающих, пожал плечами и пояснил: – Я знаю его еще с начальной школы.

***

Святой Йозеф. Так называли Йозефа Вильчека, потому что он был известен не только как универсальный талантливый мошенник, но и как верующий католик. У него не было родственников, но его без труда опознали старшина Штюрикоу, а также хозяйка квартиры, где Вильчек жил. Ее доставили в морг для идентификации. К тому времени, как Йенике позвонил с Ганновершештрассе, чтобы сообщить эту новость, Рат уже давно достал досье из картотеки криминалистического учета и разложил бумаги на осиротевшем письменном столе Эрвина Рёдера. По иронии судьбы это был именно тот кабинет, в который Шарли затянула его пару дней тому назад. Он был не особо большим, но имел существенное преимущество по сравнению с прежним кабинетом Гереона в инспекции Е: это был его личный кабинет. Даже приемная пустовала, так как прежняя секретарша Рёдера тоже взяла отпуск. Вероятно, она печатала для бывшего полицейского его очередное сочинение.

Служба уголовной регистрации сфотографировала Вильчека во всех ракурсах. Тогда странный святой еще носил усы. Очевидно, фотограф забыл сказать ему «Пожалуйста, улыбочку», и Йозеф уставился в объектив с таким выражением лица, будто он сразу после фотосъемки собрался есть маленьких детей.

Комиссар в упор смотрел на досье, как будто оно попало на его письменный стол из какого-то дурного сна. У него возникло подозрение, что речь идет о его убитом преследователе, как только они сегодняшним утром вошли на территорию строительной площадки. А взгляд в котлован рассеял его последние сомнения: это была та самая площадка. Той роковой ночью он просто пришел на нее с другой стороны. С юга. С заднего двора, в котором стоял строительный вагончик.

Осознание этого пришло к нему, как скрытый удар. Он надеялся, что никто не заметил его нервозности. Или что она, по крайней мере, объяснялась тем, что на комиссара по уголовным делам Гереона Рата вылился ушат холодной воды, когда Будда поручил ему возглавить следственную работу. Рат до сих пор не мог до конца прочувствовать это. Ему казалось, что судьба тихо смеялась над ним где-то за ближайшей дверью. Его первое служебное дело об убийстве в этом городе, дело, которого он ждал, – и труп, который комиссар по уголовным делам Гереон Рат собственноручно закопал! Н-да, лучше не придумать!

Постоянно, в том числе и сейчас, в тишине крошечного кабинета Рёдера, у него в голове вертелась мысль о том, что все это могло быть ловушкой. Почему Геннат именно его послал на расследование этого дела? Было ли это связано только с дефицитом персонала в инспекции А? Или все уже давно были в курсе дела и только ждали, когда он допустит ошибку? Но сколько Гереон об этом ни думал, он приходил к одному и тому же умозаключению: никто ничего не мог знать, ему надо успокоиться и взять под контроль свои параноидальные атаки.

Телефонный звонок оторвал его от этих мыслей. Это мог быть Геннат или кто-то из коллег звонил из города. Больше никто не знал его нового номера телефона.

Рат недовольно снял трубку.

– Да.

– Добрый день, господин комиссар! – послышался в трубке незнакомый голос. – Господин Генрих был так любезен, что дал мне номер вашего телефона. Это Михаэль Линген из «Тагесблатт». У меня есть несколько вопросов, если вы не возражаете…

Теперь еще и пресса! Какой только идиот дал его номер этому газетному журналюге?

У Гереона не было оснований быть приветливым.

– А если я возражаю? – крикнул он в трубку. – У меня по случайному стечению обстоятельств очень много дел.

– Извините, господин комиссар, за беспокойство. Конечно, у вас много работы, как-никак последние дни в Управлении. Но, мне кажется, это, в конце концов, в ваших собственных интересах.

Последние дни в Управлении? Что это значит? Этот парень хотел выжать из него какую-нибудь информацию?

– Что вы имеете в виду? – Рат внутренне сжал кулаки.

– Я имею в виду то, что сказал. – По интонации журналиста было не похоже, чтобы он стремился обвести собеседника вокруг пальца – его голос звучал скорее чуть обиженно. – В конце концов, – продолжал Линген, – ваша книга продавалась бы лучше, если бы мы обсудили ее в «Тагесблатт», господин Рёдер!

Гереон чуть задумался, и внезапно у него созрел подходящий ответ.

– Вы думаете, что прусский чиновник продажен, – ответил он, и ему вполне удалась искусственная взволнованность. – И вы считаете, что поэтому я скажу вам, борзописцам, хоть одно слово?

Рат бросил трубку на рычаг. Теперь новое произведение бывшего коллеги Рёдера не будет больше пользоваться таким успехом в редакции «Тагесблатт».

Фотография на письменном столе вернула его назад в реальность. Йозеф Вильчек смотрел на него так свирепо, что создавалось впечатление, будто он упрекал его в своей насильственной смерти. Лицо на фотографии казалось комиссару чем-то знакомым. Более знакомым, чем обезображенный труп из котлована и чем ночной преследователь, лицо которого было скрыто тенью от полей шляпы.

Возможно, это усы так изменили его внешность. Во всяком случае, у Рата было такое чувство, что он уже однажды встречался с мужчиной, изображенным на снимке. Еще до его смерти. Но с какого ракурса ни рассматривал Рат лицо Вильчека – в фас или в профиль – при всем напряжении своей памяти он не мог вспомнить, когда и где мог с ним столкнуться. Только в апартаментах Марлоу? Или еще раньше? Гереон отбросил эти мысли. Они мешали ему думать о другом. Возможно, он просто слишком часто размышлял о трупах.

Сейчас было важнее другое. Комиссар понимал, что он, так или иначе, должен быть крайне осторожным. Он не мог позволить себе совершить ошибку. То, что в таком случае парадоксально называлось – допустить максимально много ошибок. Ошибок, которые делали раскрытие дела невозможным и при всем при этом не выставляли в невыгодном свете руководителя следствия. Если Рат и не раскроет это дело, он все равно должен действовать по-умному, то есть достаточно убедительно, чтобы никто не счел его дилетантом или еще хуже: не заподозрил бы в чем-либо или не вышел на след правды.

Гереон вздрогнул. Опять зазвонил телефон.

– Комиссар Рат, криминальная полиция, – ответил он на этот раз, чтобы избежать недоразумений.

– «Нибелунген-Ферлаг», – услышал он женский голос, который, похоже, не намерен был терпеть никаких протестов. – Приемная доктора Хильдебрандта, я соединяю…

Прежде чем Рат успел что-то сказать, дама переключила телефон. Мужской голос на другом конце провода он никогда раньше не слышал.