* * *

Ари Шамрон сел за маленький стол на кухне, пока Габриель варил свежий кофе.

– А ты и в самом деле начинаешь выглядеть как прежде.

– Вы всегда хорошо умели врать.

– Со временем одутловатость пройдет. Ты помнишь Баруха, как его избили до того, как мы сумели вытащить его оттуда? После двух-трех месяцев он выглядел почти как прежде.

– Для начала Барух всегда был некрасив.

– Это правда. Ты был красавчиком. А вот я – я бы пережил избиение. Может, даже стал бы лучше выглядеть.

– Я уверен, что могу найти несколько горящих нетерпением добровольцев.

Лицо Шамрона превратилось в железную маску. На секунду он стал казаться не усталым стариком, а скорее воином-сабра, который тридцать лет назад вытащил Габриеля из Бетсальельской школы искусств.

– Они бы выглядели хуже тебя, когда бы я с ними покончил.

Габриель сел и налил им обоим кофе.

– Мы сумели удержать все это в тайне?

– Ходили слухи на бульваре Царя Саула – слухи о необъяснимых передвижениях персонала и странных расходах, произведенных в Венеции и Цюрихе. Эти слухи каким-то образом дошли до кабинета премьер-министра.

– Так он знает?

– Подозревает и доволен. Говорит, что если это правда, то он не хочет ее знать.

– А картины?

– Мы втихую работаем с несколькими агентствами по возвращению произведений искусства и с американским министерством юстиции. Из шестнадцати картин, которые ты обнаружил в сейфе Рольфе, девять возвращены наследникам их законных владельцев, включая ту, что принадлежала отцу Джулиана.

– А остальные?

– Они останутся в Музее Израиля, как того хотел Рольфе, пока не найдутся их владельцы. Если таковые не найдутся, картины будут висеть там всегда.

– А как Анна?

– Мы по-прежнему охраняем ее. Рами просто сходит с ума. Говорит, что сотворит что угодно, лишь бы уйти из команды. Он готов добровольно включиться в патрульную службу в Газе.

– Есть угроза?

– Пока – нет.

– Сколько же мы должны держать ее под нашей защитой?

– Так долго, как ты хочешь. Это была твоя операция. Решение за тобой.

– По крайней мере год.

– Согласен. – Шамрон налил себе кофе в чашку и закурил одну из своих вонючих турецких сигарет. – Ты знаешь, на будущей неделе она приезжает в Англию. Выступление в Альберт-Холле. Это последняя остановка в ее турне.

– Я знаю, Ари. Я ведь тоже могу читать газеты.

– Она попросила меня передать тебе это. – Он положил на стол маленький конверт. – Это билет на ее выступление. Она просила тебя зайти после концерта за сцену, чтобы поздороваться.

– Я сейчас еще не закончил одну реставрацию.

– Себя или картины?

– Картины.

– Устрой перерыв.

– У меня нет времени, чтобы поехать сейчас в Лондон.

– Принц Уэльский выбирает время, чтобы присутствовать на ее концерте, а ты слишком занят.

– Да.

– Я никогда не пойму, почему ты даешь красивым талантливым женщинам проскользнуть мимо твоих пальцев.

– А кто сказал, что я намерен это сделать?

– Ты думаешь, она вечно станет ждать?

– Нет, но до тех пор, пока у меня не опадет отечность.

Шамрон жестом толстой руки отмел это заявление.

– Ты используешь свое лицо в качестве удобного объяснения, чтобы не видеть ее. Но я-то знаю подлинную причину. Жизнь дана, чтобы жить, Габриель, а эта приятная маленькая тюрьма, которую ты сотворил для себя, – не жизнь. Пора тебе перестать винить себя за то, что произошло в Вене. Если тебе необходимо кого-то винить, вини меня.

– Я не поеду в Лондон в таком виде.

– Если ты не поедешь в Лондон, ты позволишь мне сделать другое предложение?

Габриель с раздражением издал долгий вздох. Больше сопротивляться он уже не мог.

– Я слушаю, – сказал он.

В тот же день Англичанин пригласил Антона Орсати на свою виллу на ленч. Дул сильный ветер и было холодно – слишком холодно, чтобы есть на террасе, так что они ели за кухонным столом и обсуждали относительно срочные проблемы, связанные с компанией. Дон Орсати только что выиграл контракт на поставку масла двум десяткам бистро, разбросанных от Ниццы до Нормандии. Теперь одна американская экспортно-импортная компания захотела включить масло в число продуктов, продаваемых в специализированных магазинах в Соединенных Штатах. Спрос начинал превышать поставки. Орсати требовалось больше земли и больше деревьев. Но будут ли плоды удовлетворять его высоким требованиям? Не пострадает ли качество от расширения? Этот вопрос они и обсуждали во время еды.

После ленча они уселись у огня в гостиной, потягивая красное вино из глиняного кувшина. Вот тогда-то Англичанин и признался, что поступил не по чести в деле Рольфе.

Орсати подлил себе вина и улыбнулся.

– Когда синьядора рассказала мне, что ты вернулся из Венеции без своего талисмана, я понял: произошло что-то необычное. Кстати, что с ним случилось?

– Я отдал его Анне Рольфе.

– Каким образом?

Англичанин рассказал. На Орсати это произвело впечатление.

– Должен сказать, ты выиграл по очкам. Как ты сумел достать блейзер?

– Одолжил его у охранника в Скоуле.

– А с ним что произошло?

Англичанин уставился в огонь.

Орсати пробормотал:

– Бедняга.

– Я сначала попросил у него.

– Вопрос: почему? Почему ты не оправдал моего доверия, Кристофер? Разве я плохо к тебе относился?

Англичанин поставил пленку, которую он забрал у Эмиля Якоби в Лионе. Затем он дал Орсати материал, подготовленный им на основе собственного расследования, и ушел на кухню мыть посуду после ленча. Корсиканец читал медленно, как умел.

Когда Англичанин вернулся, Орсати заканчивал чтение. Он закрыл папку, и его черные глаза остановились на Англичанине.

– Профессор Якоби был очень хорошим человеком, но нам платят за то, чтобы мы убивали людей. Если мы все время будем ломать голову над тем, где добро, а где зло, мы никогда никакой работы не выполним.

– Разве так ваш отец вел свое дело? И его отец? И его?

Орсати нацелил толстый указательный палец на лицо Англичанина.

– Моя семья тебя не касается, Кристофер. Ты работаешь на меня. Никогда этого не забывай.

Орсати впервые так разозлился на него.