Ах, с ребенком.

– Вы рассматриваете это как преступление на почве ненависти? – спросил я.

Тревис пожал плечами и впервые заговорил:

– Я бы мог склониться к этому. Но в любом случае нам придется задавать такие вопросы, которые Джимми не захотелось бы, чтобы мы задавали. Нужно узнать, были ли у него любовники или случайные связи, не доходил ли он до каких-либо крайностей.

– Вы не найдете никаких любовников, – сказал я.

– Вы, кажется, довольно уверены в этом.

– Да, уверен. Джимми всегда стыдился этого и боялся.

– Боялся чего?

– Что кто-нибудь узнает. Кто-нибудь из друзей. Все они были копы, копы старой школы. Вряд ли он верил, что они его поймут. Думал, они будут смеяться над ним или отвернутся от него. Он не хотел, чтобы над ним шутили. Он предпочитал быть один.

– Ну, этого не припишешь его стилю жизни, тогда что же?

Я ненадолго задумался, потом сказал:

– Яблоки.

– Что? – не понял Тревис.

– Вы сказали, что рядом с ним нашли яблоки – несколько яблок?

– Три. Может быть, убийца думал, что через какое-то время Галлахер мог бы откусить одно.

– А может быть, он останавливался после каждой буквы.

– Зачем?

– Чтобы задавать вопросы.

– О чем?

– О нем, – вместо меня ответил Сантос, указав на меня. – Он думает, что это связано с убийством Уоллеса.

– Это так?

– У Уоллеса на теле не было вырезано слов, – сказал Сантос, но я понял, что он просто играет роль адвоката дьявола.

– Обоих пытали, чтобы заставить говорить.

– И обоих вы знали, – сказал Сантос. – Почему бы вам не рассказать нам снова, чем вы тут занимаетесь?

– Я пытаюсь выяснить, зачем мой отец убил двух подростков в машине в восемьдесят втором году.

– И у Джимми Галлахера был ответ?

Я не ответил, а только покачал головой.

– Что, по-вашему, он рассказал убийце?

Я посмотрел на нанесенные ему раны. Я бы на его месте рассказал все. Это миф, что человек может выдержать пытки. В конце концов, любой расколется.

– Все, что могло остановить истязание, – сказал я. – Как он умер?

– Задохнулся. Винную бутылку засунули ему в рот вперед горлышком. Это подтверждает подозрение в убийстве на почве ненависти. Это был, так сказать, фаллический символ или играл его роль.

Это было унизительно и напоминало месть. Почтенный человек был брошен голым и связанным, со знаком на спине, который клеймил его среди товарищей-копов и бросал тень на память о человеке, которого они знали. Я считал, что это не связано с тем, что Джимми знал или не знал. Он был наказан за то, что молчал все это время, и что бы он ни сказал, это не спасло бы его от такой участи.

Сантос кивнул служителю. Вместе они положили Джимми на спину и снова накрыли простыней, а потом поместили обратно на его место среди пронумерованных покойников. Дверь за ним закрылась, и мы вышли из морга.

На улице Сантос снова закурил и предложил сигарету Тревису, тот взял.

– Знаете, – сказал он, – если вы правы и это не убийство из ненависти, то он умер из-за вас. Что вы скрываете от нас?

Какое это имело теперь значение? Все шло к развязке.

– Вернитесь назад и посмотрите материалы об убийстве в Перл-Ривер, – ответил я. – У погибшего паренька был знак на предплечье. Похоже, он был выжжен на коже. Этот знак такой же, как тот, что вы обнаружили на стене на Хобарт-стрит, начерченный кровью Уоллеса. Предполагаю, что вы найдете схожий знак и где-то в доме Джимми.

Тревис и Сантос переглянулись.

– Где он был? – спросил я.

– У него на груди, – ответил Сантос. – Начерчен кровью. Нас предупредили, чтобы молчали об этом. Я говорю вам только потому… – Он задумался. – Сам не знаю, почему я вам сказал.

– Так что же там произошло? Вы не верите, что это было убийство из ненависти. И знаете, что это связано со смертью Уоллеса.

– Мы только хотели бы сначала выслушать вашу версию, – сказал Тревис. – Это называется «расследование». Мы задаем вопросы, вы на них не отвечаете, мы не удовлетворены. Говорят, это для вас установившаяся практика.

– Нам известно, что означает этот символ, – сказал Сантос, не слушая Тревиса. – Мы нашли человека в Институте современной теологии, который нам объяснил.

– Это енохианское «а», – сказал я.

– Давно вы узнали?

– Не так давно. Когда вы мне показывали, я еще не знал.

– О чем мы говорим? – спросил Тревис. Он несколько успокоился, поняв, что ни Сантос, ни я не собираемся дать увлечь себя его предложением. – Какой-то культ? Ритуальные убийства?

– И как это связано с вами, если не считать факта, что вы были знакомы с обеими жертвами? – спросил Сантос.

– Не знаю, – ответил я. – Вот это я и пытаюсь выяснить.

– Почему бы просто не попытать вас? – сказал Тревис. – То есть я могу понять такой порыв.

Я пропустил его слова мимо ушей.

– Есть такой человек по имени Эйза Дьюранд. Он живет в Перл-Ривер. – Я дал им адрес. – Он сказал, что какой-то парень не так давно присматривался к его дому и спрашивал, что здесь произошло. Эйза Дьюранд живет в том доме, где жил я до самоубийства моего отца. Может быть, стоило бы послать рисовальщика, чтобы снять портрет того человека по воспоминаниям Дьюранда.

Сантос глубоко затянулся и выдохнул дым в мою сторону.

– Эти сигареты вас убьют, – сказал я.

– На вашем месте я бы больше беспокоился о своей смертности, – ответил он. – Полагаю, вы залегли глубоко, но включите же свой чертов мобильник снова. Не вынуждайте нас затащить вас в надежное место и запереть там для вашей же безопасности.

– Мы что, отпустим его? – недоверчиво спросил Тревис.

– По-моему, он сказал нам все о своих планах и соображениях, – ответил Сантос. – Верно, мистер Паркер? И это больше, чем мы могли узнать от наших людей.

– Подразделение № 5, – сказал я.

Сантос удивленно взглянул на меня.

– Вы знаете, что это такое?

– А вы?

– Догадываюсь, что для этого нужен какой-то допуск к секретным материалам, которого у обычного работяги вроде меня нет.

– Да, что-то в этом роде. Я знаю о нем не намного больше вас.

– Что-то я не очень вам верю, но мне кажется, что сейчас нам ничего не остается, кроме как ждать, потому что, сдается мне, ваше имя числится в одном списке с Джимми Галлахером и Микки Уоллесом. Когда убившие их окажутся рядом с вами, то придет пора привязывать бирку или к вашей ноге, или к их. Идите, я довезу вас до подземки. Чем скорее вы покинете Бруклин, тем счастливее я буду.