Джимми похоронили на кладбище Святого креста в Тилдене, на участке рядом с его матерью и отцом. Из его близких родственников осталась только его старшая сестра, которая теперь жила в Колорадо. Она была в разводе, поэтому стояла у могилы со своими тремя детьми – один из них был племянник Джимми Фрэнсис, который приходил в наш дом в ночь убийства в Перл-Ривер, и она плакала о брате, которого не видела пять лет. Духовой оркестр Изумрудного сообщества заиграл «Steal Away», и никто не говорил о Джимми плохо, хотя и просочились слухи, что́ было вырезано у него на спине. Может быть, некоторые будут шептаться после (и пусть себе шепчутся: такие люди немногого стоят), но не теперь, не в этот день. Сегодня его запомнят как копа – и копа, которого любили.

Я тоже был там, у всех на виду, так как знал, что они будут высматривать в надежде, что я покажусь. Я общался с другими. Разговаривал с теми, кого узнавал. После похорон я пошел в бар Донахи вместе с теми, кто служил рядом с Джимми и моим отцом, и мы поговорили об обоих, и они рассказали мне кое-что об Уилле Паркере, от чего я стал любить его еще больше, потому что они тоже любили его. Все это время я был среди людей. Я даже не ходил в туалет в одиночку и пил осторожно, хотя и делал вид, что опрокидываю бокал за бокалом, не отставая от остальных. Притворяться было довольно легко, потому что все были поглощены друг другом, а не мной, хотя меня и радушно приняли в свою компанию. Один из собравшихся, бывший сержант по фамилии Грисдорф, спросил меня о якобы существующей связи между смертью Микки Уоллеса и тем, что случилось с Джимми, и на какое-то время повисла неловкая тишина, пока какой-то краснолицый коп с крашеными черными волосами не сказал: «Господи, Стиви, сейчас не время и не место! Лучше выпьем за его память, а потом за забвение».

И момент миновал.

Девушку я заметил в начале шестого. Она была стройная и хорошенькая, с длинными черными волосами. В тусклом освещении у Донахи она казалась моложе своих лет, и бармену, может быть, пришлось бы потребовать у нее документы, если бы она заказала пива. Я видел, как на кладбище она возлагала цветы на могилу невдалеке от того места, где хоронили Джимми. Я снова увидел ее, когда она шла по Тилдену после похорон, но из множества других я выделил ее больше из-за ее внешности, чем из-за своих подозрений насчет нее. А теперь она была у Донахи, ковыряла салат, глядя в лежавшую перед ней книжку. На стене перед ней висело зеркало, так что она могла видеть все, что происходит у нее за спиной. Пару раз мне показалось, что она взглянула на меня. Это могло ничего не значить, но потом она улыбнулась мне, когда я поймал ее взгляд. Это был флирт или его видимость. Глаза у нее были очень-очень темные.

Грисдорф тоже ее заметил.

– Ты нравишься девушке, Чарли, – сказал он. – Действуй. Мы-то старики. Среди молодых нам нужно болеть за других. Мы присмотрим за твоим пальто. Черт, ты, наверное, упарился здесь. Сними его, сынок.

Я встал и покачнулся.

– Нет, я ухожу, – сказал я. – Все равно мне уже хватит. – Я пожал всем руки и оставил на столе пятьдесят баксов. – Всем по одной самого лучшего за моего старика и за Джимми.

Все одобрительно зашумели, и я вышел, пошатываясь. Грисдорф протянул мне руку, чтобы помочь.

– Ты ничего?

– Я сегодня мало ел, – ответил я. – Глупо с моей стороны. Ты бы не попросил бармена вызвать мне такси?

– Конечно. Куда тебе ехать?

– В Бэй-Ридж, – сказал я, – на Хобарт-стрит.

Грисдорф странно на меня посмотрел.

– Ты уверен?

– Да, уверен. – Я протянул ему пятьдесят долларов. – Закажи на все виски, пока ты здесь.

– Не хочешь глоток на дорожку?

– Нет, спасибо. Еще глоток, и я лягу на дорожку.

Он взял деньги, а я прислонился к колонне и посмотрел ему вслед. Я видел, как он подозвал бармена, и расслышал кое-что, о чем они говорили, пока я здесь стоял. У Донахи не играла музыка, и еще не начала собираться толпа после работы. А если я мог расслышать, что они говорят, то мог расслышать и любой другой.

Через десять минут приехало такси. К тому времени девушка уже ушла.

Такси высадило меня у моего старого дома. Взглянув на трепещущую на ветру ленту вокруг места преступления, таксист спросил, не нужно ли подождать, и с облегчением уехал, когда я сказал, что нет.

Никто из полиции не следил за домом. В обычных обстоятельствах тут был бы, по крайней мере, один полицейский, чтобы охранять место преступления, но обстоятельства были необычные.

Я подошел к дому сбоку. Ворота во двор были закрыты на цепь, и виднелась какая-то ленточка, но на цепи не было замка, так что она была лишь для виду. Впрочем, дверь в кухню была закрыта на новый замок и засов, но это было дело нескольких секунд – открыть ее маленькой электрической отмычкой, которой снабдил меня Ангел. Она очень громко шумела в вечерней тишине, а войдя в дом, я увидел проникающий туда свет со двора. Закрыв дверь, я подождал, пока свет потускнеет и темнота сгустится.

Потом включил свой маленький фонарик, приглушив его луч наклеенной лентой, чтобы он не привлекал внимания, если кто-то случайно заглянет за дом. Метка Анмаила была удалена со стены, вероятно, на случай, если репортеры или неизлечимо любопытствующие решат тайком сделать собственные фотографии кухни. Место, где нашли тело Микки, было по-прежнему обведено, и на дешевом линолеуме виднелись пятна засохшей крови. Луч моего фонарика выхватил кухонный шкаф, более современный, чем был в доме, когда здесь жил я, но еще дешевле и неказистее, и газовую плиту, теперь отключенную. Другой мебели не было, кроме единственного деревянного стула, покрашенного в болезненно зеленый цвет и стоявшего у дальней стены. В этой комнате умерли три человека. И никто больше не будет здесь жить. Было бы лучше для всех, если бы дом снесли и выстроили новый, но едва ли можно ждать такого исхода. И поэтому он будет все дальше и дальше разрушаться, и на Хеллоуин дети будут подзадоривать друг друга забежать во двор и подразнить здешних призраков.

Но иногда призраки вселяются не в дома, а в людей. Я знал, что они вернулись, эти тени моей жены и дочери. Думаю, я понимал это с тех пор, как здесь нашли тело Уоллеса, и ощутил, что он не мог быть одинок и безутешен в свои последние минуты, что то, что он увидел или ему привиделось, когда он рыскал вокруг моего жилища в Скарборо, теперь явилось ему здесь в иной форме. Когда я проходил через кухню, в доме ощущалось ожидание, а когда я коснулся дверной ручки, то кончики пальцев ощутили покалывание, словно по ним пробежал электрический заряд.

Передняя дверь снаружи была заклеена лентой, но изнутри была закрыта только на дверной замок и засов. Я отпер то и другое и чуть приоткрыл дверь. Ветра не было, и она осталась приоткрытой. Я поднялся по лестнице и побродил по пустым комнатам, призрак среди призраков, а когда остановился, то воссоздал в уме наш дом, добавив кровати и шкафы, зеркала и картины, преобразив его из того, что было сейчас, в то, что было раньше.