Располагая подобными фактами и результатами проверок, комиссия Куйбышева готовила проект решения, в котором предусматривалось «искоренение незаконных методов следствия; наказание виновных и пересмотр дел о Ревисе и Маркевиче»[565]. Появление такого постановления предотвратило убийство Кирова. 7 января 1935 г., не дождавшись пересмотра дела, Маркевич, видимо, переведенный в одну из московских тюрем, вновь обратился к Сталину с просьбой об освобождении. «В случае, если у членов комиссии товарища Куйбышева остались какие-либо сомнения в моей виновности, прошу вызвать и допросить меня еще раз», — писал он. Сталин наложил на заявление резолюцию: «Вернуть в лагерь»[566]. В 1938 г. Маркевич был расстрелян.

Несмотря на бесславное прекращение деятельности комиссии Куйбышева, решения Политбюро 1934 г., осуждавшие методы работы ОГПУ-НКВД и требовавшие соблюдения «социалистической законности» не выглядели простой декларацией. Во-первых, все они принимались под грифом «особая папка», а значит, циркулировали только в пределах Политбюро и верхушки НКВД. Следовательно, на формальный пропагандистский эффект они рассчитаны не были. Во-вторых, статистика арестов также свидетельствует о реальном снижении активности карательных органов. В 1934 г. по делам, возбужденным органами ОГПУ-НКВД, было арестовано 205 тыс. человек по сравнению с 505 тыс. в 1933 г. Причем в первой половине 1934 г. было арестовано 128 тыс. человек, а во второй — 77 тыс. Резко уменьшилось количество арестов за «контрреволюционные преступления» — с 283 тыс. в 1933 г. до 90 тыс. в 1934 г.[567] При этом следует подчеркнуть, что пока мы не располагаем данными по месяцам, а поэтому не можем выделить декабрь 1934 г., когда после убийства Кирова репрессии сделали новый скачок.

Конечно, приведенные цифры, характеризующие уровень репрессий в 1934 г., можно признать «низкими» только по сравнению с массовым террором предыдущего периода и «большого террора» 1937–1938 гг. Продолжающиеся массовые аресты, чистки партии и т. д. свидетельствовали о том, что режим в целом сохранял свой репрессивный характер и лишь совершал корректировку карательной политики. Даже осенью 1934 г., когда кампания по ограничению НКВД достигла, казалось, высшей точки, в решениях Политбюро наблюдалась тенденция поощрения карательных акций. 2 сентября 1934 г., например, Политбюро поручило направить в Новосибирск выездную сессию военной коллегии Верхсуда и приговорить к расстрелу группу работников Сталинского металлургического завода, обвиненных в шпионаже в пользу Японии[568]. Это была инициатива Сталина, который внимательно ознакомился с этим сфальсифицированным делом и дал указание: «Т. Кагановичу. Всех уличенных в шпионстве в пользу Японии надо расстрелять»[569]. 19 сентября 1934 г. Политбюро нарушило установленный ранее им же порядок санкционирования расстрелов только политической комиссией ЦК ВКП(б)[570]. По телеграмме Молотова, который находился тогда в Западной Сибири, Политбюро предоставило право секретарю Западносибирского обкома Эйхе право самостоятельно утверждать расстрелы в Западной Сибири в течение сентября-октября[571]. 2 ноября этот срок был продлен до 15 ноября[572]. 7 ноября «умеренный» Куйбышев, находившийся в командировке в Средней Азии, прислал в Москву на имя Сталина и Молотова телеграмму: «В торможении заготовок хлопка играет большую роль прямой сговор байских элементов. ЦК Узбекистана с большим опозданием взялось за дело принятия широких мер борьбы и только 7/XI публикуется предание суду виновников прямого организованного байско-кулацкого сопротивления. Прошу на время моего пребывания в Узбекистане предоставить комиссии в составе Куйбышева, Икрамова (секретарь ЦК компартии Узбекистана. — О. X.), Ходжаева (председатель республиканского Совнаркома. — О. X.) права Политкомиссии ЦК, т. е. право утверждения приговоров к расстрелу»[573]. 9 ноября Политбюро удовлетворило это просьбу. 26 ноября такое же право в других Среднеазиатских республиках (в Туркмении, Таджикистане и Киргизии) получили комиссии в которые входил тот же Куйбышев и первые руководители соответствующих республик[574]. Подобные примеры можно продолжать. Принципиальные основы сталинской государственно-террористической системы оставались неприкосновенными и в 1934 г. Произошло лишь некоторое упорядочение и снижение уровня террора.

* * *

Приведенные в данной главе факты позволяют утверждать, что политика советского руководства в 1934 г. была прагматичной реакцией на реальности социально-экономического развития СССР и международную ситуацию. «Большой скачок» первой пятилетки привел к острейшему кризису. Развал экономики, голод, террор, затронувший значительную часть населения страны, ставили под вопрос само существование режима, лишали его экономической и социальной опоры. «Умеренный» курс был единственным способом стабилизировать ситуацию. Переориентация экономической, социальной, карательной политики, существенное изменение идеологических стандартов отражала преобладающие в стране настроения и интересы. При помощи очередного маневра режиму удалось использовать потенциал этого почти всеобщего стремления к стабильности, «умеренности», «зажиточной жизни» и т. п. На этом держались все относительные успехи второй пятилетки. Определенную роль играли также внешнеполитические расчеты советского правительства. Усиление угрозы германского фашизма на Западе и японского милитаризма на Дальнем Востоке заставляли Сталина искать союзников среди западных демократий, маневрировать и с особой силой демонстрировать международной общественности принципиальную разницу между фашизмом и коммунизмом, выставлять напоказ «демократические завоевания» советской власти.