с убеждением, что увлечение еврейским ритуалом и «чувством еврейства» только усиливает изоляцию еврея от окружающего мира, заставляет его казаться и чувствовать себя более чужим и отстраненным.

Однажды в Нью-Йорке, споря с другом, который сказал, что «еврейство впитывается с молоком матери», Адольф с улыбкой ответил: «Ну, ко мне это не относится. У меня была христианская кормилица. Возможно, это объясняет, почему я лажу с христианами лучше, чем ты, и почему у меня так много друзей-христиан».

«Я никогда не мог понять, — сказал он в другой раз, — почему считается, что быть евреем плохо. Некоторые евреи шумны и оскорбительны. Так же как и некоторые язычники. Шумных и оскорбительных язычников следует избегать. Так же как и шумных и оскорбительных евреев».

Когда он сталкивался с антисемитизмом, ему нравилось анализировать его в деловом ключе. Пятнадцатилетним подростком в Гамбурге он посмотрел спектакль «Венецианский купец», был поражен и «не одобрил» изображение Шейлока в пьесе. Он стал тщательно разбирать характер и поведение Шейлока. «Я не мог понять, почему Шейлок должен считаться злым персонажем, — писал он. «Шейлок не просил ни у кого кредитов, не совершал никаких проступков или преступлений. Он просто жил своей собственной жизнью со своей семьей». Затем, сказал Адольф,

Пришли несколько христианских джентльменов, которым нужен был кредит, и они обратились к Шейлоку, который, видимо, был весьма бережлив, так как у него было много готовых денег. Один из этих господ предложил занять большую сумму, и Шейлок нарисовал странный договор, но Антонио не должен был подписывать его, если не хотел соглашаться. Конечно, Шейлок был не совсем в своем уме, иначе он не стал бы требовать отрезать фунт плоти. Это, конечно, было нехорошим делом, так как не принесло бы ему никакой выгоды.

Позже в пьесе Льюисон отмечает,

Шейлоку предложили сумму, в три или пять раз превышающую сумму займа, и он мог бы сделать на своем договоре небольшое состояние. Если бы он так поступил, то можно было бы найти основания для того, чтобы выставить его плохим персонажем. Но чувство чести Шейлока оказалось сильнее его желания нажиться. Они поступили с ним жестоко, забрав его дочь и через нее похитив его имущество. Если учесть, что в то время для иудея значило быть евреем, что его дочь должна была выйти замуж за иноверца, то чувство возмущения и мести Шейлока не было противоестественным.

Затем Льюисон добавил: «Я думаю, что история говорит нам о том, что евреи не всегда поступали так непрактично, как Шейлок в пьесе».

Адольф извлек из истории Шейлока мораль для бизнеса: никогда не заключать «странных контрактов» и не извлекать из торговли чрезмерную прибыль. В 1873 г. он по-прежнему работал на отца и старших братьев, но время от времени имел возможность самостоятельно заниматься куплей-продажей. Летом того же года он был отправлен в Европу с заданием купить перья и щетину. Он хотел плыть на новом шикарном лайнере «Шиллер», одном из самых роскошных лайнеров Гамбург-Америка. Однако с неохотой он решил, что «для бизнеса будет лучше», если он отправится на более старом, менее шумном судне, и снова выбрал «Хаммонию». Это было удачное решение. Судно «Шиллер» затонуло в середине Атлантического океана, и никто из пассажиров не выжил. Другим пассажиром на борту «Хаммонии», который пересел с «Шиллера», был сенатор Карл Шурц. Адольф использовал совпадение бронирования как повод представиться Шурцу (бывшему генерал-майору армии Союза, впоследствии ставшему министром внутренних дел при Хейсе) и обрел друга.

Адольф высадился в Плимуте, поднялся в Лондон, чтобы посетить рынок щетины, и построил планы дальнейшего следования в Гамбург. Но он был еще неопытным путешественником. Купив железнодорожные и пароходные билеты и оплатив счет в гостинице, он обнаружил, что у него не осталось денег на питание во время путешествия. В поезде до Дувра он завел разговор с «христианским джентльменом», который упомянул, что собирался купить в Лондоне замшевые перчатки. Адольф ответил, что так получилось, что он купил несколько пар, которые с удовольствием продаст. Он продал их, причем с небольшой прибылью, «что казалось справедливым, так как к тому времени я был экспортером перчаток из Лондона, а в Париже джентльмену пришлось бы заплатить значительно больше», и этих денег хватило, чтобы прокормиться до Гамбурга. Как и у Шейлока, «чувство чести Адольфа было сильнее, чем желание нажиться».

Адольфу Левисону было двадцать четыре года, и он уже шесть лет не видел своего отца. Когда он приехал в Гамбург, была суббота, и когда он вошел в дом, отец, одетый в длинное субботнее одеяние, вышел ему навстречу и отвесил увесистый подзатыльник. Адольф нес свои саквояжи.

«Иногда в те дни, — писал он, — мои мечты казались далекими от исполнения».

28. МЕТАЛЛ БЕДНЯКА

Медь, «гадкий утенок среди металлов», долгое время считалась металлом бедняков, презираемым за свое изобилие. Поскольку меди в мире было очень много, она была одним из самых недорогих и самых забытых металлов, использовавшихся в качестве основы для самых дешевых монет и посуды. Медь была по всему Западному полушарию, от Аляски до Огненной Земли, а бережливые мормоны проигнорировали одну из крупнейших медных жил, расположенную неподалеку от Солт-Лейк-Сити; никто не потрудился вложить деньги в относительно дорогостоящий процесс извлечения меди, чтобы превратить сырую руду в готовую. Однако наступившая эра электричества начала менять ситуацию.

Адольф Льюисон впервые заинтересовался медью в 1870-х годах, когда вместе с двоюродным братом из Германии отправился в Бостон продавать щетинки. Там он наблюдал за демонстрацией молодого человека по имени Томас А. Эдисон. Эдисон утверждал, что может записывать человеческие голоса на маленькие металлические катушки. Адольф заговорил в устройство Эдисона и, к своему изумлению, услышал, как его голос воспроизводится. Затем Эдисон сказал Адольфу, что не за горами тот день, когда голоса будут передаваться через континенты по медному проводу. Подобные разговоры привели к резким колебаниям курса медных акций на рынке.

В то время большая часть американской меди добывалась в районе озера Верхнее в штате Мичиган, и в 1877 году американский рынок оказался перенасыщен медью, и значительная часть металла была продана на экспорт в Европу по низкой цене. Затем, в 1878 г., внезапно возник дефицит меди, и цены на нее резко возросли, причем настолько, что американские производители были вынуждены импортировать более дешевую медь с европейских рудников. Эта необычная ситуация натолкнула Адольфа и его братьев на необычную идею.

Вся медь, ввозимая в США из Европы, облагалась пошлиной в размере пяти центов за фунт. Но в таможенных