– Тело? Обычное. Человеческое. Если ты об этом.

– Я не думаю, что он исчадие ада. Просто тот, кто давно и очень старательно упражняется с кнутом, имеет правую сторону тела, если он правша, более внушительную. Соответственно левую, если он левша. Выглядит такой человек необычно. Кособоко.

– Да ничего в нем необычного нет. Разве что сильное и большое тела. Но у наших макелариев такие тела и рост не редкость. Только, как взмахнет тот кнутом, да как свистнет его кнут, да как щелкнет, так и душа в пятки уходит. А как угодит в кого… – кусок мяса с кровью и вырывает…

– Прости, мой друг, – мягким голосом сказал Гудо. – Оставлю тебя. Мне нужно поговорить с Андроником.

– Это уважительная причина. Андронику уступаю своего друга в кожаной личине. Только как тебя зовут, мой друг?

– Дигенис, – улыбнулся Гудо и порадовался тому, что его ужасная улыбка под стражей кожаной маски.

* * *

– Кнутобоец? Не сказал я? – притворно удивился Андроник. Но быстро исправился, зная с кем ведет беседу: – Что там какой-то кнут против «топора русича»!

– Кнут в умелых руках может противостоять не только топору, – едва сдерживаясь, произнес Гудо. – Кроме того, ты не сказал, что многие из твоих людей пострадали от кнута и боятся его. Дух их сломлен. А это значит, что они могли побежать в любое мгновение и оставить мою спину неприкрытой. Это меняет условия нашей договоренности.

– Ты не покинешь меня? – то ли с просьбой, то ли с предупреждением сказал глава корпорации макелариев. – Не можешь покинуть дело. Куда ты пойдешь? Как выполнишь то, что тебе необходимо? Уже утром весь город будет знать, что «синий дьявол» возродился из огня и бродит по его улицам.

– Ты не выдашь меня! – с явной угрозой ответил на это «синий дьявол».

– Я? Я нет. Но… Будут поговаривать о человеке под кожаной личиной, что размахивал «топором русича», как некогда сам «синий дьявол», отсекающий головы быкам. И только я… Я смогу заткнуть рты. Мне нужно захватить портовые кварталы. И ты поможешь мне в этом. А я помогу тебе. Я выполню любую твою просьбу. Даже ту, что выполнить невозможно.

– Любую? – задумался Гудо.

– Любую, – едва не перекрестился глава корпорации макелариев.

– Я хочу встретиться с этим… Главным в городе. С Никифором…

– С кем? – не поверил своим ушам Андроник и припал устами к чаше с вином. Пока он пил тягучее сладкое вино тысячи мыслей хаотически сменились в его голове. Последняя вышла с широчайшей улыбкой. – Это очень забавно. Если бы ты только знал, как это забавно.

– Наедине. Наша встреча должна состояться так, чтобы никто нам не мог помешать побеседовать…

Новое условие «синего дьявола» опять ввергло главу корпорации макелариев в игру мыслей. Но так как он не был мастером этой игры, Андроник только головой потряс.

– Если ты сможешь сделать то, о чем я прошу, то и я сделаю все, что смогу, – как можно убедительнее сказал Гудо.

– По рукам! – протянул свою широкую ладонь главный макеларий.

– По рукам! – протянул свою такую же ладонь человек под кожаной личиной. Протянул, но не вложил рука в руку.

– Что еще? – сдвинул брови Андроник.

– Мне еще кое-что нужно…

– И?.. – совсем нахмурился хозяин площади Стратигии и уже в мыслях большей части города.

– Кожа теленка, свиная кожа, молоко и еще кое-что по мелочам…

– Кожа. Молоко… – рассмеялся Андроник, – Да сколько угодно. Ха! По мелочам.

– Мы можем выступить только через четыре дня.

– Четыре?! – ударил по столу кулаком Андроник, но тут же сдался: – Ладно.

* * *

Пришел тот день, вернее ночь, когда все было готово к походу в самое сердце мятежных кварталов в порт гавани Феодосия. Теперь отряды макелариев и дополнительно нанятые за золото охочие более напоминали войско. Мечи, копья, огромные щиты и даже доспехи – все это тайно было взято с воинских складов усилиями Никифора. Эпарх же и разработал подробный план ночного похода. Он же более часа подробно вталкивал сложный план в большую, но тугую, голову Андроника. Отослав городскую стражу подалее от предстоящего сражения, Никифор удалился в свои покои и пал на колени перед образом Богоматери. Его икона была точной копией знаменитой иконы Богоматери Одигитрии, которую василевсы непременно брали с собой в воинские походы и свято верили в то, что ни один человек, который берет эту икону с собой в бой, не может потерпеть поражение.

Ночные схватки в Константинополе были делом обычным еще со времен, когда активные ипподромные партии отнимали друг у друга квартал за кварталом. В тех ночных войнах они и ослабли. И теперь от некогда могучих государств «зеленых» и «голубых», по цветам партий, со своими императорами димархами, которым помогали девтеревонты, хартулярии и нотарии, а воспевали собственные поэты и сочинители музыки, остались жалкие воспоминания о грандиозных факельных шествиях и о многочисленных схватках на улицах столицы.

Уже несколько веков Константинополь жил «по-тихому». Конечно, ограбления и убийства в городе были частыми. И ходить в одиночку по второстепенным улицам, а особенно портовым, где даже днем горели светильники, было делом небезопасным. Хорошо, если на крик жертвы успевала прибежать стража, которая тут же чинила расправу над злоумышленниками. Но теперь стража была не так расторопна, а во многие кварталы она и вовсе не заходила.

Час от часу в Константинополе вспыхивали бунты, направленные против власти и ее вечного желания увеличить налоги. К справедливому гневу уважаемых граждан тут же примазывалась городская мразь из затаившихся в кварталах пиратов, разбойников, воров, бродяг и множества нищих. Они же обращали в грабеж любую возможность, будь то смена власти, пожар, драка у водопроводов в засуху, публичные казни, и даже религиозные и общегосударственные праздники. Эти отбросы не останавливались ни перед пожарами, ни перед убийствами, ни перед разрушением частных и государственных зданий.

Дебоширов и гуляк за мелкие проступки просто пороли на месте без суда и разбирательства. Наиболее активных карали отсечением носа, руки, оскоплением, каторгой на галерах, поркой, штрафом, изгнанием из города, а иногда и смертью.

Разбойников казнили на фурке[176]. Мятежников и погромщиков сажали на кол, распинали на деревьях, вздергивали на виселице. А для удовлетворения пострадавших во время погромов горожан виновных сажали во чрево огромного медного быка, установленного на площади Тавра. В нем преступники и зажаривались, завидуя тем, кого суд отдал на растерзание львам из дворцового зверинца.

И все же изредка, но на ночных улицах Константинополя вспыхивали крупные схватки тех же ипподромных партий, корпораций ремесленников да и уличных банд. В таких случаях горожане накрепко закрывались в своих домах, брали в руки оружие, и молились Господу, чтобы он отвел беду от порога их жилища. А после того, как все утихало, выходили на улицы и добивали раненых нарушителей ночного спокойствия, что прибавляли им седины. А еще приветствовали утреннюю стражу, занимающуюся тем же, и указывали ей на повреждения имущества и зданий, чтобы требовать затем выплаты из городской казны.