— Ты никуда не пойдешь — это приказ, а не вопрос.

— Ты мне уже не хозяин. В этом месяце я заплатила тебе больше положенного. У тебя нет повода держать меня здесь.

— Поводов у меня множество. — Он наклоняет голову набок и улыбается, так что на мгновение Амара даже надеется, что у него сменилось настроение, пока не замечает жестокость в его взгляде. — Пижон не знает, что ты здесь. Это первый повод. Ты не хочешь, чтобы он об этом узнал. Второй повод. Разве ты не согласна?

— По-моему, ты собирался перестать мне угрожать?

— Это было в прошлом месяце, — отвечает Феликс со своей самой очаровательной улыбкой.

— Я здесь не одна. Я могу позвать мужчин, которых привела с собой.

— Да, двое твоих суровых мужчин за дверью. — Он кивает, как будто всерьез расценивает ее угрозу. — Умный, который так же тощ, как ты сама, и сильный без капли мозга. Да я просто в ужасе от мысли, что кто-нибудь из них возьмется за меня.

— Чего ты хочешь?

Феликс кладет руки ей на талию, осторожно, как будто проверяет ее реакцию. Амара хватает его за запястья, давая понять, что будет сопротивляться.

— Мне все равно, что там написано в договоре. Я считаю, что ты должна заплатить мне больше, заплатить так, как платила всегда.

— Нет.

— Довольно я тебя ждал. Я хочу доказательств, что ты не пытаешься меня надуть.

— Как насчет того, чтобы завоевать мое доверие?

— Да пошла ты со своим доверием. Ты кем себя возомнила? — Он опускает ее талию и идет вокруг нее, так что Амаре тоже приходится поворачиваться, чтобы следить за ним. — Позволь-ка, я объясню тебе еще раз: я жду, что ты заплатишь. Либо ты соглашаешься — и я тебя не обижу. Либо ты не соглашаешься — и твой пижон удивляется, откуда взялись синяки. Полагаю, он будет не очень-то рад, если узнает, что тебя поимел кто-то другой. Что там между вами сейчас? Ты у него уже довольно давно. Интересно, он вообще поверит тебе, если ты заявишь, что тебя изнасиловали?

Феликс теперь стоит на месте. У Амары кружится голова после его хождений, но она прекрасно понимает, что происходит. С тех пор как она стала его должницей, каждая их беседа только немного отдаляла этот момент — цену, которую она должна заплатить за освобождение Виктории и Британники. Может быть, она всегда знала, что Феликс так поступит, однако продолжала приходить сюда в надежде, что все будет иначе. Больше всего ей хочется, чтобы Филос не стоял сейчас за дверью. Из-за этого все намного сложнее.

Амара пытается представить Феликса ребенком — запуганным мальчиком, который любил свою мать и который страдал так же, как страдает она, — и заставляет себя поверить, что может воззвать к его душе. Остается только разыграть оставшиеся карты. Феликс удивленно смотрит на нее, когда Амара берет его руку в свои.

— Я не верю, что ты этого хочешь. Ты же не твой отец, Феликс. Я не верю, что ты таков на самом деле.

Выражение его лица, когда он поднимает взгляд, напоминает ей тигров на арене: свирепость, которую обреченные видят перед смертью, лицо существа, неспособного на сострадание. Он сжимает ее пальцы с такой силой, что ей больно:

— Тогда скажи мне да.

Когда Феликс обнимает ее, Амара мысленно возвращается в те дни, когда он только купил ее, когда она только поняла, на какую жестокость он способен. Она думает о Филосе и старается не впадать в панику; пытается подавить слезы, зная, что будет дальше, когда Феликс прижимает ее к столу. И все-таки он может дать ей кое-что, ради чего она готова вытерпеть эту боль.

Амара берет лицо Феликса в свои руки, чтобы он посмотрел на нее:

— Сначала я хочу получить кое-что от тебя.

— Что? — Он настолько изумлен, что замирает. — Ты хочешь, чтобы я скостил тебе часть долга? Я угадал?

Амара смотрит ему прямо в глаза, чтобы ничего не упустить: она знает, что второго шанса у нее не будет.

— Я хочу, чтобы ты сказал мне, где ты похоронил ее.

Что-то едва заметное мелькает на его лице. Будь это другой человек, это было бы похоже на стыд. Феликс пытается убрать ее руки, чтобы она не смотрела ему в глаза, но Амара только вцепляется крепче.

— Нет, — говорит она, не отрывая взгляда, надеясь получить ответ. — Только не Дидону. Даже ты не смог бы этого сделать. Ты не мог так поступить. Не на свалке.

Амара хочет, чтобы Феликс стал отрицать обвинения, но он этого не делает.

— Ты должен был похоронить ее, — говорит она, ее голос уже звучит истерично. Она отпускает его лицо и толкает в грудь. — Скажи мне, что ты не оставил ее там!

— Значит, я должен был сделать тебе одолжение, так, что ли? Сразу после того, как ты на каждом углу орала, что хочешь моей смерти? — Феликс хватает ее за плечи. — Ты думала, что я стану платить за кремацию рабыни только потому, что это твоя подруга? Какого хрена я бы стал это делать?

Амара видит его мрачное лицо, на котором не отражается ни капли раскаяния, и весь гнев и вся печаль, которые она так долго держала в себе, прорываются наружу, и она уже не владеет собой. Амара кричит на Феликса, отталкивает его от себя, проклинает его, требует, чтобы боги уничтожили его раз и навсегда. Он ошеломленно смотрит на нее, и Амара понимает, что кричит на греческом, что в этот миг может думать только на родном языке. Она хватает стул — первое, что подвернулось под руку, — и, когда Феликс бросается в сторону, обрушивает его на полку на стене. Вазы разбиваются, деньги водопадом падают на пол. Ее ярость набирает обороты, подкрепленная болью в сердце. Снова вазы бьются вдребезги, на этот раз над головой Феликса. Амара снова замахивается стулом и обрушивает его на стену, так что ножки разбиваются в щепки.

Дверь распахивается, на пороге стоит Филос, на его лице написано выражение ужаса.

— Назад! — кричит Амара, обернувшись к нему. — Назад!

Филос не двигается с места, за его спиной маячит Ювентус. Филос поднимает руки.

— Амара, это я, — говорит он по-гречески. — Это я.

Амара замирает, пытаясь осознать, где она, она больше не кричит, только плачет, ее грудь тяжело вздымается, она все еще держит перед собой сломанный стул, точно оружие или щит. Феликс стоит рядом с ножом наготове.

— Положи этот гребаный стул, — говорит он. Амара не реагирует. Феликс подходит на шаг ближе и поднимает нож. — Если положишь его, я уберу эту штуку. Я знаю, что ты расстроена.

Он никогда не говорил с ней таким тоном, так успокаивающе. Можно подумать, что он ее боится. Амара не отпускает стул, Феликс делает к ней еще один шаг, смотрит ей прямо в глаза и тихо говорит:

— Амара, если ты положишь его сейчас, я прощу тебе то, что ты сейчас натворила, обещаю.

Это его обещание простить переполнило чашу. Она бросает стул в него — он пригибается. Когда Феликс выпрямляется, Амара плюет ему в лицо.