Я останавливаюсь в Пермбертоне, неподалеку от Форт-Дикса, еще раз звоню Экс, поздравить с Пасхой. Ее ответчик говорит все тем же деловым металлическим голосом; на сей раз я оставляю номер – семейства Арсено, – по которому меня можно найти. Звоню я и Уолтеру, он сегодня не идет у меня из головы. Впрочем, домашний его телефон молчит.

В Бамбере, городке, состоящем едва ли не из почтовой конторы да маленького озера за шоссе, я задерживаюсь, чтобы выпить в уютном, обшитом нестругаными сосновыми досками придорожном заведении, тускло освещенном, с деревянными столами. «Спортивный Б’ар Сладкого Лу», принадлежащий – все внутри говорит об этом – прославленному центровому «Гигантов» 56-го «Сладкому» Лу Калканьо. Джек Демпси, Спайк Джонс, Лу Костелло, Айк и куча прочего народу, все дружили со «Сладким» Лу, по стенам бара висят фотографии, на которых они обнимают улыбающегося, коротко остриженного громилу в рубашке с открытым воротом, способного, судя по его физиономии, слопать футбольный мяч.

«Сладкого» Лу в баре в эту минуту нет, но, когда я присаживаюсь у стойки, из вращающейся двери в глубине помещения выходит и начинает вытряхивать пепельницу грузная бледная женщина лет пятидесяти с чем-то – начес, слаксы на резинке.

– Где нынче Лу? – спрашиваю я, заказав кофе.

Вообще-то, неплохо было бы познакомиться с ним и, может быть, написать нечто для рубрики «Где они теперь». «У прежнего центрового “Гигантов” Лу Калканьо когда-то была мечта. Не отобрать мяч у соперника и после этого заработать тачдаун, не сыграть в чемпионате лиги, не попасть в Зал Славы, но открыть в родном Бамбере, что на юге Джерси, питейное заведение – тихое, традиционное местечко, в которое его друзья и болельщики смогут заглядывать, чтобы обмениваться воспоминаниями о славных былых днях…»

– Какой Лу? – спрашивает женщина, закурив сигарету и выпустив дым уголком рта, в сторону от меня.

Я улыбаюсь пошире:

– Сладкий Лу.

– Где есть, там и есть. Давно сюда не заглядывали?

– По-моему, давно.

– И по-моему, тоже. – Она прищуривается. – Может, еще в другой жизни.

– Я был когда-то большим его поклонником, – говорю я, но это неправда. Я не уверен даже, что слышал о нем. И если честно, чувствую себя идиотом.

– Он умер. И давно, лет тридцать, что ли. Вот примерно там он и есть.

– Печально слышать.

– Ну правильно. Лу был настоящим извращенцем, – говорит женщина, закончив протирать пепельницу. – Большим извращенцем. А я – его женой.

Она наливает себе чашку кофе, поднимает на меня внимательный взгляд:

– Не хочу портить вам сны. Но. Сами понимаете.

– И что с ним случилось?

– Ну, – говорит она, – какие-то гангстеры прикатили сюда из Маунт-Холли, вывели его вон туда, на парковку, для дружеского разговора и всадили в него двадцать, не то тридцать пуль. Ему хватило.

– А что же он им-то сделал?

Она покачивает головой:

– Без понятия. Я была, как сейчас, за стойкой. Они вошли, трое, мелкие такие крысы. Сказали, чтобы Лу выглянул поговорить, а как он выглянул, сразу – бах-бах! Никто из них с объяснениями не вернулся.

– Их поймали?

– Не-а. Не поймали. Ни одного. Мы с Лу тогда уже разводились. Но я работала у него по вечерам.

Я окидываю взглядом темный бар, «Сладкий» Лу смотрит на меня из давней жизни, окруженный улыбающимися друзьями и фанатами, атлет, бросивший успешную спортивную карьеру ради процветания в Бамбере, где он, надо думать, родился и где нашел злой конец. Обычно подобные истории так не завершаются, и вам вряд ли захочется читать о них перед обедом, попивая охлажденный мартини.

Тут я замечаю, что в баре есть еще кое-кто – пожилой седовласый мужчина в дорогом на вид костюме с искрой и молодая женщина в красных слаксах. Они сидят в углу у окна. Над ними нависает огромная, мрачная голова медведя.

Я прищелкиваю языком, оборачиваюсь к вдове Лу:

– Приятно, что вы поддерживаете заведение в таком виде.

– Он потребовал в завещании, чтобы все осталось как было, не то я бы тут много чего переделала – сколько? – лет сто назад. И чтобы название «Б’ар» сохранилось, и чтобы закупки делались у принадлежавшей ему оптовой фирмы. Иначе все отошло бы его кузенам-макаронникам, которые в Тинеке живут. Ну я ничего и не тронула. По правде, как увижу его на фотографии, не сразу вспоминаю, кто это. Ему всегда хотелось, чтобы все под его дудку плясали.

– Та оптовая торговля так вам и принадлежит?

– Моему сыну от второго мужа. Словно с неба ему в руки свалилась.

Она пошмыгивает носом, курит, смотрит на входную дверь, сквозь небольшое стекло которой в бар вливается бледный свет.

– Что же, не так уж и плохо.

– По-моему, это лучшее, что он в жизни сделал. Да и то уже из-под земли. Что многое объясняет.

– Кстати, я – Фрэнк Баскомб. Спортивный журналист.

Я кладу на стойку доллар, допиваю виски.

– Миссис Филлипс, – говорит она и пожимает мне руку. – Второй мой муж тоже умер.

Без интереса глянув на меня, она берет из корзинки на стойке пакетик крекеров.

– Давненько я никого из вашей братии не видела. А то всё приезжали интервью у толстуна брать. Из Филли. Они у него по полу от смеха катались. Анекдотов он знал сотни.

Она роняет в пепельницу красную ленточку пакетика, разламывает крекер пополам.

– Жаль, что я его не знал.

Я уже стою, сочувственно улыбаясь, собираясь уйти.

– Ну а мне жаль, что знала. Выходит, мы квиты.

Миссис Филлипс сминает, прежде чем надкусить крекер, окурок в пепельнице. И некоторое время с интересом смотрит на него, как будто снова размышляя о Лу Калканьо.

– Нет, эти слова я беру назад, – говорит она. – Он не был ужасен все время. – И кисло улыбается мне. – Можете процитировать. Неплохо сказано. Не все время.

Она разворачивается и решительно направляется по бару к темному телевизору. Двое других гостей встают, чтобы уйти. Ухожу и я, улыбнувшись и сказав единственное, что смог придумать:

– Хорошо. Спасибо. Процитирую.

Снаружи, на посыпанной створками жемчужниц парковке, меня ожидает обещание новой погоды – детройтской, – хоть солнце и продолжает светить по-прежнему. С озера Бамберг дует ветер, поднимающий пыль, сгибающий сосны, что растут у череды пустых приозерных коттеджей, раскачивающий вывеску «Спортивного Б’ара». Пожилой мужчина и молодая женщина в слаксах усаживаются в красный «кадиллак» и уезжают, повернув на запад, к низкому от злоумышленных туч небу. Остановившись у машины, я думаю о том, что Лу Калканьо нашел прискорбный конец вот точно на этом месте, самом подходящем для таких вещей месте, где одно постоянно сменяет другое. Думаю о воздухоплавателях, которых видел утром, о том, удалось ли им опуститься на землю и зашвартоваться до того, как подул крепкий ветер. Я доволен, что оказался далеко от дома, посреди незнакомого ландшафта, доволен, что наткнулся на мир и не мой, и не мной придуманный. Случаются времена, когда жизнь выглядит не такой уж и замечательной, но все же лучшей, чем что-то еще, когда ты счастлив от того, что жив, хотя и эйфории от этого не испытываешь.