– Значит, единственный свидетель, оставшийся в живых – это Батай?

– Да. В 1940 году его освободили. В июне 1941-го он ушел на фронт, был ранен, имел боевые награды. После войны его лично не преследовали, но, вернувшись в 1944 году после ранения на родину, он уже со всем народом был отправлен в ссылку.

Он так и не женился. Даже романов у него не было, а значит, и детей. В середине 60-х Батай вышел в отставку в скромном звании майора КГБ. Ничем себя в глазах коммунистов и демократов не запятнал, честно нес службу. По иронии судьбы был начальником следственного изолятора КГБ в Элисте. В отношениях с товарищами был ровен, с подследственными и заключенными – вежлив и терпим. Все попытки женить его мягко отвергал. В последние годы малые народы, населяющие Россию, начали активно разрабатывать «белые страницы» своей истории. Нужны были национальные герои. Батая фактически назначили одним из таких героев. Коммунистов привлекало, что он в партии с 1919 года, воевал в Гражданскую войну, один из немногих калмыков, награжденных орденом Красного Знамени… А демократы его уважали за то, что был репрессирован за «национализм», опять же – участник Великой Отечественной…

Когда ехали в машине Бадмая Владимировича в направлении Элисты, Юрий Федорович спросил:

– А что за схрон был у Батая? Как драгоценные камни сохранились, несмотря на столь бурную его биографию?

– В степи, километрах в пятидесяти от Элисты, есть старинный заброшенный город. Поначалу, в 30-е годы, археологи его активно раскапывали, но когда находки однозначно показали, что поселение это – не калмыцкое, раскопки приостановили. Возобновили уже в 70-е годы, но это совсем другая история. Важно, что многие десятилетия никому дела до этого городища не было. Так и вышло, что Батай успел посидеть, повалить лес в Восточной Сибири, повоевать, поработать бухгалтером в Казахстане, вернуться в кадры, дослужить в привычном ведомстве до пенсии…

– И все эти годы его клад ждал своего часа?

– И не только эти. На пенсии, в 60-е годы, он закончил пединститут и почти двадцать лет преподавал русский язык и литературу в средней школе…

– Вот почему он так хорошо владеет русским языком…

– Да он вообще был очень способный человек. Жил бы в другое время и в другом месте… Мог бы и писателем известным стать.

– Планируете издать его воспоминания?

– Нет. По разным причинам. Но есть у нас писатель-краевед, бывший военный, который задумал написать повесть.

– О Батае?

– Не совсем. О любви. Любви малограмотного калмыка и великой княжны Ольги Николаевны. Он всю жизнь служил своей любви. И камни сохранил. Хотел передать их самой Ольге, если бы она вдруг чудом выжила. Потом смирился. И собирался передать камни на благотворительность в нашей республике. В последний момент засомневался, дойдут ли вырученные средства до цели… Коррупция – она везде коррупция.

– Кто-нибудь знал о камнях? О его решении?

– Я думал, что я один знаю. Батай мне доверял. Еще с тех лет, когда я был прокурором республики. Его один раз крупно подставили, но я добился справедливости. Он мне поверил.

– Похоже, не только ты знал, – Юрий Федорович опять незаметно перешел на «ты».

– Ограбление квартиры Батая, само его зверское убийство можно расценивать и как обычное преступление.

– К моменту драмы камни были в его квартире?

– Да. Но, судя по материалам расследования, тайник так и не был обнаружен ни преступниками, ни оперативно-следственной группой.

– Откуда знаешь?

– Сам проверил. Про тайник-то уж точно я один знал.

– И никогда об этом с Батаем по телефону не говорил?

– Никогда. При встречах записки писали.

– Да… Тоже мне, секрет Полишинеля. При современной видеоаппаратуре можно не то что слова, точки над «i» увидеть.

Бадмай Владимирович, нервно крутивший баранку по сухой колее, проложенной в степи, что-то неразборчиво промычал.

– Не слышу ответа, генерал.

– Твоя правда.

– Что-то тебя в материалах расследования смущает?

– Один факт приведу. Вот ты и сам, Юрий Федорович, послужил в Генпрокуратуре. Как раз экспертом… Так вот, посуди – если зверски убит ветеран, ограблена его квартира, убитого перед смертью пытали… Кого бы ты послал экспертом для работы в бригаде?

– Самого опытного криминалиста.

– Вот-вот. А тут послали стажера, только что принятого на службу. Дознавателем-то проработал месяц. Вот что он пишет об изъятии с места преступления вещдоков: «В хрустальной пепельнице (Батай не курил, видно, чей-то подарок) обнаружены мужские запонки, золотые с бриллиантами».

Откуда он знает, что золотые? Обычно пишут «из металла желтого цвета». Откуда он знает, что бриллианты? Потом оказалось, что фианиты… И ни слова, почему грабители не взяли драгоценности…

– То есть оперативно-следственная группа была, по сути, не готова к профессиональному расследованию дела…

– А я о чем? В материалах дела ни слова о том, что налицо большая странность: убийцы и грабители явно искали ценности, а золотые предметы, да еще с бриллиантами, остались лежать на виду…

– Мы-то можем понять, почему так произошло: наводка была на очень дорогие и очень большие камни, мелкая «ювелирка» бандитов не интересовала. Но в документах расследования – одни белые пятна. Оно как будто специально было проведено так, чтобы не найти преступников. Все поверхности тщательно протерты спецсоставом. Запаховых проб не обнаружено. Применение кинолога с собакой ничего не дало. Соседи ничего не слышали и не видели. Следов взлома на двери нет. Вероятнее всего, Батай сам открыл дверь и впустил ночных гостей…

– И получив эти сведения, ты проверил и схрон в «старом городе», и тайник в квартире Батая?

– Естественно. Полагаю, камни были в квартире. Следаки схрон не нашли потому, что не знали, что искать. А вот убийцы… могли найти.

– Почему ты так думаешь? Считаешь, Батай выдал схрон?

– Никогда в жизни. Так и умер.

– Я все понял. Его пытали, чтобы не возникло подозрения о точной наводке. Они ударили столетнего старика по голове твердым предметом, заклеили рот скотчем, на его глазах достали схрон, а потом забили до смерти, инсценируя жестокие пытки.

– Думаю, так оно и было.

– Версий у оперативно-следственной группы нет?

– У них нет, у нас – есть.

– Сравним… Думаю, это Осина приложил волосатую ручонку.

– Да. Месяц назад в Элисту из Киева прилетал некий гражданин Украины Сидор Пантелеймонович Сокуренко.

– Сидор, Сидор, погоди-ка… Это ведь его девичья фамилия – Сидоров. Шутить изволили их олигархическое превосходительство.

– Может, и случайность. У нас в это время проходил мировой чемпионат по шахматам среди спортсменов до восемнадцати лет. Сидор Пантелеймонович остановился в этом отеле в номере 13, на первом этаже. Как видишь, без предрассудков.