Неужели это тот самый человек, который надел Люциану на шею золотую медаль и объявил его героем? За победу над тощим и голодным врагом, чья оборона не могла долго продержаться против неистощимых этрусцев и их драконьих повелителей? Люциан чувствовал себя таким одиноким в тот день, когда получил свою медаль, таким онемевшим от аплодисментов, а Эразмус все это время был вдвойне одинок и вдвойне холоден.

– Он этого не говорит! – взревела Гиперия, бросаясь за книгой. Люциан протиснулся перед Эмилией, останавливая движение Вольска.

– Подумай, – пробормотал он. – Императора отравили жрецы. Как ты думаешь, почему они это сделали?

– Если это правда, то, возможно, император… – Гиперия прикусила губу, пытаясь остановить слова.

– Заслужил это? – закончил Люциан. – Мы все помним, что ординарцы в Дельфосе считают самым священным правилом церкви. Не хочешь повторить, Гиперия? – Она отвернулась от него и прислонилась к столу. – «Император – живое воплощение Дракона на земле, и все, что есть порядок, исходит от него. Поэтому его жизнь вечно священна и неприкосновенна». Но священники не могли вынести того, о чем он думал. Из того, что рассказал мне Руфус, ясно, что император все время спорил с ними.

– Это еще не все, – Эмилия начала хватать с полок дополнительные тома. Она присела позади Люциана, перелистывая страницы. – Двумя томами позже, в книге под названием «Северный конфликт», Эразмус говорит о желании остановить войну против викингарских кланов. Он говорит, что продолжающаяся борьба истощает ресурсы империи и убивает ее солдат за очень малую надежду на награду. Викингары не угрожают нам, как вроклавцы, когда мы их завоевали, и не предлагают богатую добычу, как Картаго или Арденны. Но он пишет, что «они все время следят за мной, и нет никого, кому можно было бы доверять». Эти книги были наполовину дневником, наполовину манифестом. – Она листала все дальше и дальше, погруженная в свои мысли. Люциан стоял на страже Эмилии, но плечи Гиперии с каждым словом опускались все ниже. Ее плечи еще никогда так не опускались.

– Что это значит? – спросила Веспир.

– Это значит… – Люциан никогда еще не чувствовал себя таким усталым. – Император был против всего, за что выступала империя, и жрецы убили его из-за этого. Возможно, он планировал отозвать войска, и они запаниковали.

– Возможно, – сказала Гиперия, – именно поэтому созыв был таким странным. Если жрецы нарушили его самую священную заповедь, возможно, Дракон выбрал иначе, реагируя в противоположность.

– Я все еще не думаю, что Великий Дракон что-то выбирает, – сказала Эмилия, вставая. – Но, Гиперия, это неплохая теория. – Странный блеск загорелся в ее глазах. – Жрецы вывели мир из равновесия. В хаос. И по иронии судьбы до этого у них было слишком много порядка. Мы продолжаем расширять границы нашей империи не потому, что нам это нужно, или чтобы спасти нас от угрозы, а потому, что это именно то, что мы всегда делали. Это бессмысленно. Это традиция без размышлений.

– Э-э, возвращаясь к сути. Значит, мы все здесь потому, что жрецы – убийцы? – Аякс нахмурился. – Но почему? Почему именно мы?

Ни у кого не было ответа на это.

– Что же нам теперь делать? – пробормотала Веспир.

Люциан помог Эмилии поставить книги на полки.

– Мы не можем позволить Петро и Камилле уйти безнаказанными, – прорычал он. Его глаз дернулся при мысли об Эразмусе, пытающемся прекратить кровопролитие, и жрецах, блокирующих его на каждом шагу. Монстры. Лжецы. Убийцы.

Конечно, Люциан не имел права судить кого-либо за убийство.

– Мы ничего не сделаем, – тихо сказала Эмилия. Аякс фыркнул. – Пока один из нас не будет коронован.

– Зачем ждать? – спросила Веспир.

– Пока не будет избран новый император, жрецы – единственная власть в империи. Это традиция. – Эмилия выглядела бледной. – Если бы мы попытались рассказать о том, что они сделали, они могли бы заставить нас замолчать. Имперская гвардия поклялась повиноваться им, пока один из нас не победит.

Люциан понял.

– Значит, тот, кто победит, возьмет под контроль стражу и арестует жрецов…

– Именно. И… – Ее глаза расширились. – Помилует остальных от Отбора.

– Прошу прощения? – Гиперия обернулась.

– Если нас призвали из-за преступления, которое совершили жрецы, значит, произошла ошибка в Отборе. Так что никто из нас не должен столкнуться с последствиями проигрыша. – Она схватила Люциана за руку. – Все поклянитесь прямо сейчас.

– Вся эта чушь с клятвами в круге и объятиями уже слишком, – проворчал Аякс.

Но, к удивлению Люциана, Гиперия согласилась первой.

– Хорошо. – Она уставилась на нарисованный выше глаз. Он не мог догадаться о ее чувствах.

– Да, – сказала Веспир, толкая Аякса локтем в бок.

– Ладно, – проворчал он.

– Я не думаю, что мне нужно спрашивать тебя, – сказала Эмилия Люциану. Уголки ее рта слегка изогнулись в улыбке.

– Нет. Тебе не надо.

– Конечно, победителем будет один из вас троих. – Аякс направился к лестнице, засунув руки в карманы. – Мы уже знаем, что это буду не я и не Веспир.

– По крайней мере ты будешь жив, – отрезала Гиперия, следуя за ним. Люциан последовал за остальными, быстро остановившись, чтобы задуть свечи, оставив темную комнату в дыму. Идя за Эмилией, он думал о том, что должен чувствовать. Ах, но у него еще будет время решить, какие чувства он испытывает. Если они все доживут до конца этого проклятого Испытания, у них будет время на все.

– Эй, – прошептала Эмилия. Она остановилась на лестнице, и он неуклюже врезался в нее. Она оглянулась через его плечо, и ее дыхание защекотало ему висок. – Ты встретишься со мной сегодня вечером, когда все лягут спать? Мне нужно кое-что обсудить.

– Конечно. Что?

– Не сейчас. Вечером.

Он устало последовал за ней наружу, еще одна загадка ждала его впереди.

Эмилия никогда не испытывала такого страха, даже когда Чара впервые уселась в созывном круге и разрушила ее спокойную жизнь. Когда городские колокола пробили полночь, она вышла из своих комнат и направилась в задние сады. Эмилия поспешила по усыпанной гравием дорожке, мимо цветущего в ночи жасмина и нежного журчания фонтана. Теперь она смотрела на огромное пространство мерцающих огней. От заката до рассвета они поддерживали свет в общественных фонарях, освещая все бульвары и проспекты в угоду императору. В Драгонспае не было такого понятия, как ложиться спать в разумное время. Город был имперской игровой площадкой, пиршеством самых разных удовольствий.

Если она станет императрицей, честность будет самым сладким удовольствием из всех.