Юсуф впервые заплакал после смерти отца. Шамса обнимала его и нежно гладила по голове.

Наконец слезы иссякли.

– Чтобы править, тебе необходимо принимать трудные решения, которые причиняют боль, – прошептала ему в ухо Шамса. – Такова цена величия.

Юсуф отступил от нее. Тяжесть в груди исчезла, он расправил плечи.

– Иногда цена оказывается слишком высокой, – сказал он. – Мне не следовало его убивать. Я воин, а не палач.

– Ты царь, – возразила Шамса.

– И должен править, как добродетельный царь, иначе я потреплю поражение, – ответил он.

Несколько мгновений Шамса смотрела ему в глаза, а потом кивнула.

– Хорошо, но сначала тебе нужно принять ванну. – Она наморщила нос. – Ты ужасно грязный.

Юсуф посмотрел на свою одежду. Неужели прошло целых две недели с тех пор, как он в последний раз мылся и выходил из своих покоев?

– А потом ты соберешь двор, – продолжала Шамса. – Туран и Селим встревожены. Мы ежедневно получаем известия о том, что Нур ад-Дин собирает все новые войска. Ты должен успокоить эмиров.

– Пусть мои советники соберутся в зале, – сказал Юсуф. – Но сначала позови Ибн Джумэя.

* * *

Юсуф принял ванну. Его волосы были смазаны маслом, а борода подстрижена, и он уже переоделся во все чистое, когда вошел Ибн Джумэй. Лекарь поклонился.

– Саладин.

Юсуф жестом предложил ему сесть.

– Спасибо, что пришел, друг. У тебя все в порядке? – спросил Юсуф.

– У меня очень много работы, – ответил Ибн Джумэй.

– Я надеюсь, у тебя найдется время еще для одного пациента.

Ибн Джумэй покачал головой.

– Я не могу, Юсуф, – сказал он.

– Я обещал тебе, что не буду жертвовать добродетелью ради власти, – заявил Юсуф. – Больше я так поступать не стану.

– А как же Нур ад-Дин? По улицам ходят слухи, что он ведет в Египет армию и намерен лишить тебя головы.

– Если он захочет моей смерти, что ж, так тому и быть. Я ее заслужил за то, что совершил, – сказал Юсуф.

Ибн Джумэй широко раскрыл глаза от удивления.

– Ты научил меня, что есть вещи важнее власти и даже жизни. Если я умру, Нур ад-Дин объединит Египет и Сирию. Франкам придется заключить мир, или мы их разобьем и вышвырнем из Иерусалима. А если я буду сражаться, то принесу лишь страдания собственному народу. Мир станет невозможным. – Юсуф сделал глубокий вдох. – Я приду к Нур ад-Дину и приму его решение.

– Он прикажет тебя казнить, – сказал Ибн Джумэй.

Юсуф кивнул.

– Боюсь, я буду нуждаться в твоих услугах не слишком долго. Что скажешь, старый друг? Ты проведешь со мной мои последние дни?

Ибн Джумэй поклонился.

– Это будет для меня честью.

Март 1174 года: Иерусалим

Джон поплотнее запахнул плащ и вышел на морозный воздух, окутавший одну из башен двора в Иерусалиме. Зима уже прошла, но по утрам все еще было холодно. Он видел облачка дыхания Сефаса – сутулого христианина-сирийца с курчавой седой бородой, который что-то делал в королевской голубятне. Сефас объяснил Джону, что голуби способны пролететь более чем пятьсот миль за один день и найти дорогу домой даже из Константинополя.

– Сегодня их двенадцать, – сказал Сефас, передавая Джону коробку с сообщениями, написанными на тончайшем листке бумаги.

– Спасибо, Сефас, – сказал Джон и понес коробку в канцелярию дворца.

Балдуин уже сидел за столом. С того самого момента, когда Джон вернулся из Керака в июле прошлого года, Балдуин помогал ему разбирать почту, приходившую во дворец. Вильгельм считал, что это хороший способ научиться управлению государством. Джон протянул юноше шесть посланий, потом уселся у противоположного края стола и развернул первое письмо. Он прищурился, чтобы прочитать сообщение, написанное на арабском невероятно мелким почерком.

Это был детальный отчет одного из шпионов в Дамаске. Он сообщал точное количество вьючных животных в собравшейся армии – лучший способ оценить ее численность.

– Нур ад-Дин собрал армию в десять тысяч человек, – сказал Джон Балдуину.

Балдуин оторвался от послания, которое читал. Болезнь молодого принца прогрессировала. На лбу у него появились красные полосы, ресницы и брови выпали, и внешность стала необычной. В остальном он выглядел как более худая копия своего светловолосого отца, с такой же квадратной челюстью.

– Эта армия может стать угрозой для Иерусалима, – заметил Балдуин.

– Иерусалим не является его целью. Наши источники сообщают, что Нур ад-Дин направляется в Египет, – ответил Джон.

Балдуин нахмурился.

– Странно. – Принц поднял свиток. – У меня здесь сообщение из Каира. Египтяне не готовятся к войне. В самом деле Саладин отправил из Каира пять тысяч своих лучших воинов. – Он посмотрел на пергамент, который читал. – Складывается впечатление, что под командованием его брата Турана они направляются в Йемен.

Теперь уже нахмурился Джон и взял послание из рук Балдуина. Принц все прочел правильно.

– Но зачем Саладину так поступать? – удивленно спросил Джон.

– Это по-настоящему разочаровывает, – признался Балдуин. – Мой отец надеялся, что война между Нур ад-Дином и Саладином будет долгой и кровавой. Пока они сражаются, Египет и Сирия станут для нас легкой добычей. – Размышляя, принц покусывал ноготь большого пальца. – Возможно, мы сумеем взять Дамаск, пока Нур ад-Дин проводит свою кампанию. – Он сделал пометку на одном из листков и выругался, когда перо в его руке дрогнуло и на страницу упала большая чернильная клякса. Онемение рук делало трудным процесс письма. В гневе он переломил перо на две части, и Джон протянул ему другое, но принц от него отмахнулся.

– Меня тревожит вовсе не перо, – раздраженно сказал он. – Сегодня я не могу сосредоточиться.

– Почему? – спросил Джон, хотя причина была ему очевидна.

– Она здесь, – сказал Балдуин.

Джону не требовалось спрашивать, кого принц имел в виду. Мать Балдуина, Агнес де Куртене, вчера прибыла в Иерусалим. Это был ее первый визит в город после возвращения Джона из Египта.

– Я хочу ее увидеть, – сказал Балдуин.

Джон покачал головой.

– Твой отец этого не одобряет.

– Но прежде тебя это не останавливало, – напомнил Балдуин.

– Тогда ты был ребенком, а детям легко прощают непослушание. Сейчас тебе тринадцать, Балдуин, и я не могу допустить, чтобы ты не подчинялся приказам отца. – Но это была лишь часть правды.

Джон покинул Иерусалим, даже не попрощавшись с Агнес, а она не относилась к той категории женщин, которые легко прощают подобное поведение.