– Конкретнее, пожалуйста, Зураб. Сейчас важно каждое твое слово.

Степашин как будто специально нагонял страха на скульптора. Еще мгновение, и он пожалеет о разговоре с американцем.

– Говорили про Нью-Йорк. Он карту города привез. Всякие точки обсуждали.

Степашин расстегнул молнию на папке, что была при нем, и достал сложенные листы бумаги. Как и накануне, это оказалась карта города Нью-Йорк. Степашин сам развернул листы и положил карту на пол.

– Зураб Константинович, какие места указывал Трамп?

– Говорил, лучше всего в Центральном парке Манхэттена или на Таймс-сквер. – Церетели наклонился над картой и мстительно обвел красным фломастером эти точки.

– Почему там?

– Много туристов, а Трамп задумал пускать на монумент людей за деньги, как на статую Свободы. Говорил, что по тридцать миллионов долларов будет зарабатывать на этом каждый год.

– На чем остановились?

– Я предложил рядом с аэропортом имени Кеннеди, что бы все, кто прилетает в Америку, видели Колумба из иллюминаторов самолета. – Еще один жирный красный круг испачкал карту Нью-Йорка.

– А он?

– Сказал, что там нет туристов. Но у него приготовлено свое место! Вот оно.

Церетели ступил на карту, отыскал западную часть острова Манхэттен, спустился к его южной оконечности и уперся в насыпной остров на Гудзоне, где располагались стадион и автостоянки. Церетели обвел двумя кругами стадион и перечеркнул его крестом.

– Хорошее место. Если бы я что-то задумал, лучше нет.

– Вы о чем, генацвале? – Церетели недоуменно посмотрел на генерала ФСБ.

– Смотрите, с севера от стадиона три ветки огромного автомобильного тоннеля Линкольна из Манхэттена в штат Нью-Джерси. Миллионы машин, гигантские пробки под водой.

– При чем здесь мой Колумб? – Церетели начинал терять терпение.

– А южнее стадиона, то есть почти под ним, проходит другой автомобильный тоннель под рекой Гудзон – тоннель Холланда. Тоже из Манхэттена в Нью-Джерси.

Степашин стоял на карте.

– Позвольте ваш фломастер?

Генерал нарисовал огромную стрелу от стадиона в сторону тоннеля Линкольна. Перечеркнул его крестом где-то посреди Гудзона. Затем провел короткую, такую же толстую стрелу от стадиона в сторону тоннеля Холланда. Перечеркнул крестом и его.

– Так, что у нас еще такого стратегического вокруг стадиона? – Он присел на корточки и принялся всматриваться в квадратики кварталов, или, как их называют в Штатах, блоков Манхэттена.

– Сергей Вадимович, что это вы удумали? – Церетели с каждой секундой становилось все неуютней.

– Сейчас поймете.

Генерал поставил жирный крест на красном круге Таймс-сквер. Затем, будто бы в его голову пришла хорошая идея, нарисовал на самом красивом и дорогом районе Манхэттена – возле южной части Центрального парка – две концентрические окружности с перекрестием, словно в прицеле снайперской винтовки. В центр вонзил совсем жирную красную стрелу. Ее оперение смотрело в сторону стадиона, где Трамп собирался установить статую Колумбу.

– Зураб Константинович, какой толщины бронза на ваших изделиях?

– Полтора сантиметра, а что?

– Сколько весит весь монумент Колумбу?

– Три тысячи тонн вместе с пьедесталом.

– А если к внутренней поверхности листов бронзы интегрировать некое пластическое вещество и напылить на него металл, чтобы сделать пластическое вещество незаметным, толщина фрагментов вырастет всего до двух сантиметров? И если добавить вещество в основание, то в монументе его может оказаться не меньше тысячи тонн!

Церетели больше ничего не спрашивал. Он понял, что его втягивают в большую черную задницу, выхода из которой не будет. Генерал продолжал:

– Это я к чему? Америку из наших врагов никто не вычеркивал. Как гадили, так и продолжают. Можно ответить им нестандартно, даже с юмором! – Степашин поднялся с корточек и принялся шагать вокруг карты.

Лужа от ботинка молчаливого наглого посетителя оказалась под самым центром Манхэттена. Строго посреди острова набухло грязное пятно. Генерал не обращал на него внимания.

– Если начнут доставать нас совсем нагло, с вашей помощью может быть проведена превентивная акция устрашения. При подрыве тысячи тонн пластического вещества оба тоннеля будут разрушены и затоплены. В 1960 году в Казахстане мы подорвали аналогичный заряд. По силе взрыва и разрушениям он не уступал ядерной бомбе. То есть Манхэттена не будет. Сделает это американский миллиардер Дональд Трамп. То есть сделаем-то мы с вами, а виноват будет он! По-моему, блестяще!

Церетели молчал. Он лихорадочно думал, как предупредить Трампа отказаться от идеи установки памятника именно в Нью-Йорке? Тем временем Степашин наклонился и аккуратно сложил карту. Скульптору даже показалось, что он обращается с ней как с важнейшим документом, – то есть генерал даже песчинки грязи сдул с середины Манхэттена, затем сложил, пригладил места сгиба и аккуратно вложил карту в папку.

– Но что же, Зураб Константинович, за такое дело вам и звезду Героя России дать не грех. Разумеется, закрытым указом президента.

Сергей Вадимович спустился в холл, подошел к выходу из мастерской. Помощник скульптора ждал его с пальто и мохеровым шарфом. Степашин подставил руки, натянул пальто на плечи и забрал шарф. На прощание он вновь обнял Церетели и крепко поцеловал его в щеки три раза.

– Ну, дорогой, до встречи! – Он шагнул к двери, и когда она уже открылась, повернулся: – Зураб, ты понимаешь, о моем визите никому ни слова! Скоро пришлю сотрудника, инженера. Сделай с ним расчеты по пластическому веществу. – И словно вспомнил о самом главном: – Да! Если бандиты появятся, звони сразу. Всех зароем!

С этими словами Степашин вышел из дома, дверь со скрипом закрылась.

Церетели бросился в зал с накрытым столом. Чтобы избавиться от нервного напряжения, он должен был съесть горячее хачапури с яйцом и сыром. Плюс – стакан сладкого чая. Эта комбинация всегда приводила его в чувство. Вот и сейчас план созрел быстро – простой и понятный. Он позвонил в приемную Юрия Михайловича Лужкова, московского мэра, и когда трубку взял Лужков, сказал лишь несколько слов:

– Юра, ФСБ взяло меня за яйца. И тебя. Приезжай.

Сказав это, Церетели положил трубку, не стал ждать ответа. Лужков примчался через десять минут на машине с мигалкой. Он выслушал путаный рассказ старого друга и посмотрел на часы.

– Сейчас в Нью-Йорке четыре утра. Трамп спит. Позвоню ему через шесть часов. Не беспокойся, что-нибудь придумаю. К Степашину схожу, на худой конец. Расскажу об этом публично, но тебя в обиду не дам!

Лужков уехал, и Церетели успокоился. Он отдал тяжелое право принять решение Лужкову. Сам в случае крайней опасности всегда мог скрыться в Грузии. От гражданства своей родины он отказываться не собирался, а здесь, в России, ему так гражданства и не дали.

На другой стороне земного шара, на восемьдесят шестом этаже «башни Трампа», зазвонил золотой телефон. Хорошо проспавшийся хозяин