Юрген постарался – на всякий случай, краешком разума, до последнего цепляющимся за пустую надежду, – запомнить черты кузнеца. Его осанку, походку и цвет глаз.

– Хорошо, – пообещал он, выходя в сени. – Скажу при случае.

На душе было тоскливо и гадко.

* * *

Рассвет был розовым и прохладным. Небо разгоралось над погостом, касаясь верхушек деревьев и убегая к далёким холмам. По траве стелился невесомый туман, но от такой красоты не было ни холодно, ни жутко – наоборот, здесь царили покой и странный уют. Юрген смотрел бы и смотрел, как солнечная розовизна бликовала на коре и смешивалась с белой пуховой дымкой.

В гнёздах просыпались птицы. По травинке полз важный жук – Юрген подставил палец, и жук перебрался на его ноготь.

Чарна сидела под старой липой, закутавшись в плащ с головой. Она снова провалилась в дрёму, а у Юргена сна не было ни в одном глазу – он сидел у могилы матери Чеслава и думал о своём.

Он достаточно набегался. Пора уже признать, что он ошибся и что его подвело чутьё: Сущность из Стоегоста не имела ничего общего ни с Чеславом, ни с его наколдованными волчками. Ему больше негде взять след – значит, пора двигаться дальше, на запад, – к горам Кубрета. Там, где, высеченный в скале, высился неприступный замок Горестного двора.

Юрген прикрыл глаза. Было бы славно напроситься на ночлег к господину Грацеку – он не сможет отказать ученикам Йовара. Но ещё лучше, если Юргену удастся поговорить с Кетевой, безумной пророчицей, дочерью Грацека, – и расспросить её о шестом ученике Нимхе. Хотя вдруг это невозможно? Вдруг Грацек держит дочь в одной из высоких каменных башен и охраняют её големы из железа?.. Вряд ли он – по слухам, гордый и недружелюбный – позволяет свободно беседовать с Кетевой.

Жук дополз до середины пальца. Юрген рассеянно на него смотрел и старался отогнать от себя мысль: что, если и поиски ученика Нимхе – тупиковый путь?

– Ты должен отпустить его, – важно проговорила Чарна в полудрёме. И зевнула. – Чтобы успокоиться.

Юрген не сразу понял, что она про Чеслава, – но жука тоже решил отпустить на всякий случай.

Да понятно, что должен. После вечера у Хведара его перестало выкручивать только под утро – здесь, у могилы Стеваны. Могила поросла высокой травой, свая со сложенной над ней домовиной – крохотной избушкой – покосилась, но Юргену от этой картины передалось небывалое умиротворение.

Всё проходит, остаются лишь трава и обрывки воспоминаний, и ничего с этим не сделаешь. Зато теперь все жизненные невзгоды казались лёгкими, неизбежно решаемыми – и от этого становилось сладко-спокойно.

Юрген полулёг на свой плащ, вдохнул запахи свежести, земли и диких летних цветов. Было хорошо. Одно лишь глодало, как запах раздражающий и неприятный, – на погосте тянуло слабым чужим колдовством. Тонко и не слишком навязчиво, но Юрген уловил.

Видно, кто-то колдовал на этом погосте – не слишком давно, полгода или год назад; чары были долгие, впитавшиеся либо в почву, либо в дерево – вот Юрген и почуял. Невелика редкость. Может, кто-то пробегал здесь и скрывался от погони или какой-нибудь колдунишка не из дворов – кто знает? – пытался поднять умертвие, да не вышло: пахло не слишком сильным колдовством.

Юрген лежал и принюхивался. Не заметил, что сам вдруг начал колдовать – так, как из учеников Йовара умел только он. Выделил из всех запахов этот колдовской дух, потянул к себе мысленно, словно путеводную нить.

Ничего опасного он не учуял, но всё равно сел и легонько махнул пальцами у носа. Из любопытства. Или ради самоуспокоения.

– Ты что делаешь? – буркнула Чарна, приоткрыв глаза.

– Ничего. – Юрген обернулся. – Спи.

Запах, за который он так зацепился, обрёл для него цвет и вкус. Дымно-горький, серебряный, он вился к могиле матери Чеслава – значит, колдовали прямо у неё. Юрген подполз ближе, чувствуя себя шкодливым ребёнком.

В его обострившемся сознании почва была пресной, а трава – прозрачной: чары ушли не в них. Но избушка-домовина на свае выглядела плотной, окружённой нездешним сиянием.

Юрген поднялся и отряхнул ладони. Осторожно обошёл могилу, приблизился к домовине у её изголовья – он крался по-охотничьи, будто боялся спугнуть дичь.

– Эй, – свистнула Чарна. – Ты чего дурачишься?

Юрген в двух словах объяснил, что ловил призрак чужого колдовства. А чтобы определить, что это за колдовство, его нужно было повторить.

Чарна вскочила на ноги и бросилась к нему.

– Ты дурак?! – зашипела, как рассерженная кошка. – Далось тебе это колдовство! Снова думаешь, что твой Чеслав руку приложил?

– Тише, – попросил Юрген, смотря на могилу.

Путеводная нить убегала внутрь домовины, в прорезь для подношений. Скручивалась там, как змеиный клубок, – Юрген заглянул, прицелился.

– А если кто мертвецов тут поднимал?!

– Не боись. – Юрген выставил вперёд указательный палец, стараясь не дышать. – Не поднимал.

– Да в Вольных господарствах в каждом комке земли – колдовство!..

Юрген не стал объяснять, что чары это нестарые и безобидные. Плавно покачнулся и сомкнул вокруг нити кончики пальцев. Та попыталась выскользнуть, как угорь, – забила светящимся хвостом и принялась расслаиваться на ощущения, но Юрген оказался проворнее.

Он перехватил дух чужого колдовства, словно верткую рыбу – за жабры. Тот начал таять прямо в его руках, но прежде чем свет прошёл бы сквозь пальцы, Юрген ловко закрутил его в спираль и потянул за себя. Ниточка дрогнула, вытянулась со щелчком – и колдовство повторилось.

Юрген отшагнул назад.

В избушке-домовине – там, куда близкие обычно складывали для покойников сладости, – горел огонь. Бездымный, серебряный, не способный поджечь дерево – заклятый из лунного света.

Сознание Юргена прояснилось от чар, но горло спёрло, а перед глазами замелькали мушки.

– Что произошло? – Чарна заглянула ему в лицо. – Это что такое?

Юрген положил кулак на грудину и заставил себя вдохнуть.

Это, мог бы сказать он, поминальный огонь. Который некто зажёг чарами на могиле матери Чеслава полгода или год назад – может, как раз осенью. В день почитания мёртвых.

Но Юрген ничего не сказал. Не хватило ни сил, ни воздуха.

Он лишь оглянулся на лес – будто опасался, что за ним всё это время наблюдали из глубокой темноты.

Глава XI. Двор Лиц

Ольжана сидела на внутреннем дворике корчмы, в тени навеса. Деревянные балки оплетали цветы – запах стоял изумительно-душистый и летний.

– Ай, Лале-Лале, – засмеялась она, сжимая в руках кружку. – Ну вы теперь такой щёголь. Глаз да глаз нужен, а то украдут вас