оглянулся на неё, но тут же снова вернулся к наблюдению за дорогой. – Зато есть «книжная вошь», тоже подходит.

– Не перебивайте, – произнесла она строго. – Вы хотите казаться кем-то незаметным, но это не так. Я бы сказала, что вы птица. И обязательно хищная – питаетесь чем-то покрупнее, чем насекомые… Нет, не спорьте, это очевидно. Посмотрели бы вы на себя со стороны!.. До сих пор помню, как вы заговорили зубы тем подонкам с большака. А птица вы… да потому что я люблю птиц, вот и всё.

Лале снова обернулся. Бросил на неё долгий взгляд, но ничего не сказал.

– Конечно, вы не такая огромная царственная птица, в которую превращался Аршад-Ариба, – продолжала рассуждать Ольжана. – Хотела бы предположить, что вас мог брать на охоту какой-нибудь эмир, но вы не кажетесь мне тем, кто жил бы, исполняя чужие приказы. Нет, вы летали бы сами по себе. – Она наклонила голову вбок. – Может, кто-то из мелких, похожих на сокола… Кобчик? Что скажете?

– Прекрасный выбор, – одобрил Лале. – Созвучно с копчиком, а у меня как раз беды со спиной.

– Да ну вас. – Махнула рукой. – Хотите быть мышью, пожалуйста.

Лале чуть запрокинул голову, и Ольжана увидела, что он едва сдерживал смех.

– Что-то вы сегодня совсем как мальчишка, – заметила она со снисходительной улыбкой. – Смеётесь, дразнитесь. Хорошее настроение?

Не выпуская поводьев, Лале повёл затёкшими плечами. Глянул в сторону цветущей обочины.

– Да, – признался он. – Я люблю Тачерату и люблю Двор Лиц. Я много что повидал в жизни, но колдовство Двора Лиц до сих пор вызывает у меня детский восторг. Как… – Он улыбнулся. Провёл по подбородку тыльной стороной ладони. – Как у крестьянского ребёнка, впервые увидевшего ярмарочный театр. О таком меньше всего пишут в моих скучных трактатах – лепка новых тел, смена масок…

Лале задумался.

– Колдовство Двора Лиц удивительно не похоже на остальное. Волшба других чародеев направлена на мир вокруг, а чародеев Двора Лиц – чаще всего – на самих себя. И если бы меня спросили, какими чарами я бы хотел овладеть, то сказал бы: этими. Хотя, конечно, я не подошёл бы под такое колдовство. – Покрутил кистью. – Тут нужен особый склад.

– Я слышала об этом, – кивнула Ольжана. – Пану Авро подходят только молоденькие парни и девушки хрупкого телосложения и невысокого роста. Светловолосые и белокожие, без видимых изъянов – чтобы было проще примерить на себя чужое обличье. – Она ущипнула себя за полную руку. – В общем, я бы тоже не подошла.

– Внешность – это важно, – согласился Лале, – но это далеко не всё. Гораздо важнее – характер. Лёгкость на подъём. Желание играть с людьми, как актёры играют на сцене. Да, тонким бесцветным юношам и девушкам, чьи лица тяжело запомнить в толпе, проще втиснуться в колдовскую кожу, но это не мерило успеха. Потому что сам пан Авро – это огромный тучный старик. А ещё вы увидите, как выглядит его любимая ученица, пани Мореника.

Ольжана пододвинулась ближе, опёрлась локтем о перекладину кибитки.

– Панна Мореника, – проговорила она чуть ли не по слогам, предчувствуя хорошую сплетню. – А это случайно не та чародейка, которую вы вызволили из башильерских темниц много лет назад?

И в которую – по предположению Ольжаны ещё в день их знакомства – Лале мог быть влюблён. Ибо что, если не чувства, могло толкнуть монаха связаться с чародеями?

Хотя вопрос спорный. Может, Лале хватило бы обещания новых книг?.. Тут Ольжана подавила улыбку. Нет, даже это – вряд ли. Требовались мотивы посерьёзнее.

– Случайно та, – усмехнулся Лале. – Панна Мореника попалась моим братьям семь лет назад. У вас удивительная память на малозначимые вещи, которые я упоминал давным-давно. Буллу иерофанта Сихбальда вы так же чудесно помните?

Ольжана могла бы сказать, что эта его старая булла, разрешавшая охоту на ведьм, – вещь незначительная. То ли дело таинственная чародейка – Ольжана для Лале тут уже целую историю выдумала.

– Не занудствуйте. – Она подпёрла щёку ладонью. – Я слышала, это в Тачерате запрещено. Здесь нужно пить вино, гулять мимо скульптур и срывать маску с загадочного любовника в подворотне.

– Думаете, без любовника никак? – полюбопытствовал Лале.

– Ну если прямо настаиваете, вам разрешаю заменить на любовницу.

Лале снова сжал губы, чтобы сдержать смешок.

– А вы тоже бываете язвой, – заметил он.

Как и ожидалось, в Тачерату они приехали рано, ещё до полудня. У городских ворот толпился народ, а по дороге тянулась вереница из телег и повозок. Когда их кибитка остановилась, чтобы дождаться своей очереди, Ольжана осторожно перебралась на скамейку к Лале. Удивлённо осмотрелась.

– Откуда столько людей?

– Едут на карнавал. – Лале потёр шею. – Тачератцы любят такое. Да, сейчас ведь начало лета… Похоже, будет на днях.

В повозках везли цветы и бочки. Пешеходы – пёстрые, горластые – смеялись или переругивались со стражниками у городских стен. Ольжана пристально их разглядывала: до чего же тачератцы не похожи на остальных! Говорливые, загорелые до красивого золотого оттенка. Женщины – либо в платьях, похожих на её, либо в юбках с корсажем. Мужчины в рубахах, некоторые – с тонкими жилетами сверху. Штаны на нескольких парнях, попавших в поле зрения Ольжаны, были непривычно узкими, облепляющими ноги. И туфли – смешные, с гнутыми носами.

Лале перехватил её взгляд.

– Кипящий котёл, – повторил он. – Здесь намешано столько савайарского и господарского, что не разберёшь, что к чему.

Ольжана закивала. Бросила взгляд на смотровую башню – над ней плескался пурпурный флаг. Всё – и стены, и башни – было выложено из камня сливочного цвета. Огромные кованые ворота поднимал и удерживал на цепях механизм с рычагами.

– Да уж. – Ольжана задумчиво погладила ладонь о ладонь. – Вот так живёшь в одном уголке страны и даже не знаешь, как живут другие. Одно дело – читать или слушать Хранко. А совсем другое – увидеть самой.

Лале тепло на неё посмотрел.

– В мире много удивительного, госпожа Ольжана, – сказал он. – Дурного и страшного тоже хватает, конечно, а всё же… Я ценю людей, которых видел, и страны, в которых бывал, – это невероятный опыт, ни с чем не сравнимый. Будто живёшь не одну жизнь, а несколько.

– Не у всех есть возможность так жить.

– Разумеется, – согласился Лале. – И моё монашеское бродяжничество вовсе не так безоблачно. Но мы говорим о вас. Мне жаль, что ваше первое путешествие случилось из-за беды. И всё же, когда это закончится, вы, может быть, захотите сами посмотреть мир – потому что узнали, как это увлекательно. В конце концов, вы ещё столького не видели.

Конечно. Ни заката над пустыней