раньше такие возводили над языческими кумирнями, а теперь – над обителью Перстов. В них чувствовалось нечто близкое, царственное и великое.

Площадь была запружена народом – торговцами и танцовщиками, рабочими с тележками, разбитными бездельниками, помощниками из соседних мастерских… Стоял многоголосый гомон. Воздух был тёпел и душен, как перед грозой. Ольжана постаралась вытянуться сильнее и осмотреться – любопытно, далеко ли порт?..

Часы на ратуше забили полдень. Кибитка ехала, и голуби, шумно хлопая крыльями, разлетались перед ней.

У Ольжаны от такой пестроты и звучности закружилась голова.

– Гляньте, пожалуйста, – попросил Лале, щурясь. – Кто там танцует?

И указал на девушку, пляшущую на узорном ковре, – перед деревянным вагончиком бродячих артистов.

Ольжана удивилась такому вопросу, но принялась разглядывать. Для этого ей пришлось привстать: девушка танцевала в середине площади, и люди – торопящиеся, мельтешащие туда-сюда – обступали её неизменно плотным кольцом.

– Она колдунья, – ахнула Ольжана.

Из-под её босых ступней летели красные искры. Девушка смешливо поклонилась – низко, перекатившись на пятки, – и оттянула цветастую юбку. Юбка была пышной, длиной до щиколоток, словно сшитой из нескольких тканей. Девушка играючи провела ладонью перед своим лицом – а когда убрала, оскалилась безгубым ртом старухи, будто пришедшей из сказок про древних ведьм. За мгновение она состарилась лет на пятьдесят – щёки обвисли, веки набухли, а кожу избороздили морщины.

Девушка откинулась назад и взметнула тёмно-каштановыми кудрями. Изогнулась и привстала на цыпочки. А когда выпрямилась снова, улыбнулась своей прежней девичьей улыбкой.

Ольжана описывала всё это Лале и даже запнулась. Нет, она никогда не видела таких девушек – танцовщица была красива необычайной озорной красотой. Карие глаза, чуть широковатый нос. Гибкие руки – но не тонкие, как веточки, а мягкие и изящно-покатые. Грудь в корсаже. Тонкая талия, широкие бёдра – напоминало фигуру Бойи, только в Бойе чувствовалась птичья хрупкость, а в этой танцовщице – звериная юркость и змеиная пластичность. Но главным, что поразило Ольжану, – и у девушки, и у старухи, лицо которой она на себя надевала, – была тёмная кожа. Смугло-коричневая, цвета древесной коры.

Лале кивнул.

– Это и есть панна Мореника. – Он направил кибитку к вагончику и остановился чуть поодаль. – Идёмте. Дождёмся, когда она закончит.

Ольжана спрыгнула на землю, чуть не сворачивая себе шею, – не отрываясь, она смотрела на Моренику.

Длани, как она танцевала! И как колдовала – не нужно было быть семь пядей во лбу, чтобы понять: это колдовство высшей марки. Ольжана слышала, как чародеи Двора Лиц срастались с обличьем, которое сами же для себя и вылепляли. Они приваривали себя к маске – чужому лицу – и втискивали себя в чужую кожу. Но чтобы так менять лица, как это делала Мореника, – по мановению руки? В её танце Ольжана не успевала заметить никаких масок и мягких колдовских кож, которые у неё наверняка были. Может, сжатые в ладонях или спрятанные за покрывалами – красными, лиловыми, синими; время от времени Мореника подхватывала одно из покрывал и принималась танцевать с ним.

Прыжок. Поворот. Качался тяжёлый нефритовый браслет на её запястье. Мореника выныривала из-за покрывала и подмигивала оленьими глазами красивого смуглого юноши. Закручивала другое покрывало вокруг шеи, кланялась – и выпрямлялась с лицом девушки такой белокожей, что на её щеках просвечивали розовые сосуды.

Ольжана приоткрыла рот.

– Зачем она здесь танцует? – спросила она оторопело. – На площади, как бродячая артистка, – любимая ученица пана Авро и такая талантливая чародейка? Неужели ради денег?

Лале пожал плечами, глядя на Моренику.

– Думаю, это помогает ей не терять навыки, – предположил он. – Многоглазая толпа зла и требовательна. Особенно – такая избалованная, как тут.

Ольжана восхищённо затихла. Да, постановила она мысленно, Лале точно должен был её любить.

Мореника извилась туловищем, качнула бедром. Новые искры забрезжили под её ногой, вспыхнули и закрутились вокруг рук. Мореника перекинула за спину лиловое покрывало, чертя в воздухе огненный всполох, и гибко изогнулась из-под ткани снизу вверх. Вместо девичьего лица показалась морда огромной чёрной кошки.

– Это пантера, – сказал Лале.

Ольжана не просила его умничать и расстроилась – видно, он считал её совсем недалёкой. Хотя она действительно не знала названий чужеземных хищных кошек.

Мореника с лицом пантеры хищно зарычала и сверкнула жёлтыми глазами. Ольжана недобро сощурилась.

Значит, чародеи Двора Лиц способны создавать животных?.. У неё мелькнула нехорошая мысль, но Ольжана не успела развернуть её в подозрение. Мореника резко дёрнула головой, и волна мелких – куда мельче, чем у Ольжаны, – кудрей укрыла морду пантеры. Мореника сделала незаметное движение руками, выпрямилась… Кланялась и улыбалась она уже со своим обаятельно-круглым лицом.

– Идёмте. – Краем глаза Лале продолжал послеживать за кибиткой. Видно, чтобы не подобрались знаменитые тачератские воры.

– К ней? – поразилась Ольжана. – Так сразу?

Мореника наверняка устала после такого танца. Да и тревожно было беспокоить изнеможённую чародейку, только что плясавшую с жаром языческой богини.

Лале дождался, когда поуспокоится и слегка разойдётся впечатлённая толпа. Мореника шмыгнула в вагончик, а монеты, которые швыряли на ковёр, за неё собирал юноша в тонком малиновом жилете, надетом на белую рубаху. Ольжана вспомнила, что у Двора Лиц было много негласных цветов: прозрачно-серый – как мягкое беспозвоночное тело, скрытое панцирем, – и малиново-розовый. Яркие лиловый, синий и красный – точно лоскутки, из которых шили актёрский шатёр.

Лале шагнул к ковру, и юноша поднял на него бесцветное лицо – точь-в-точь из представлений об учениках пана Авро. Тусклые светлые волосы, серые глаза. Приятная, ничем не выделяющаяся улыбка. Юноша был невысок и строен, и, помимо его жилета, единственным ярким пятном на нём было кольцо в ухе – серебряное, с россыпью багряно-розовых камней.

– Я знаю тебя, мессир? – мурлыкнул он, а цепкий взгляд скользнул по сутане.

– Не думаю, – ответил Лале с лёгким кивком, хотя чародей ему не кланялся. – Но меня знает панна Мореника.

Юноша засмеялся.

– Ты можешь не стараться, – подмигнул он. – Мореника не водится с клириками.

Ольжана скрестила руки на груди. Насупившись, шагнула вперёд и поравнялась с Лале.

– Как насчёт спросить у Мореники? – спросила она, подняла руку и нарочно медленно убрала за ухо выбившуюся прядь – так, чтобы зазвенел браслет на запястье.

Юноша перевёл взгляд на неё. Ольжана не любила, когда её так оценивающе рассматривали – особенно мужчины, – и смутилась.

– Ты из Кажимериных?

– Э-э, да. – Ольжана отдёрнула руку. – Можно и так сказать. То есть… – Раздражённо выдохнула: – Ну да.

Ей захотелось себя ударить. И это она ещё что-то думала про Лале и его избирательную застенчивость!

– Ладно. – Юноша сузил глаза. Отошёл к вагончику и позвал: – Мореника!

Та удивлённо