– Надеюсь, ты снабдишь меня кое-каким вооружением для будущей схватки, – прервал Дейн его размышления. – Я рассказал тебе то, что ты хотел. Теперь твоя очередь удовлетворять мое любопытство. Селлоуби, конечно, ввел меня в курс последних событий. Однако мне кажется, что даже он не знает всего. Мне, например, не терпится узнать поподробнее о том, как вы забрались на второй этаж дома Елены Мартин. Он был там в это время?

– О, это длинная история, – попытался отговориться Вир.

– Что ж, я закажу еще эля, – заверил Дейн.

Немедленно был подозван официант, на месте пустых кружек появились полные, и Вир начал свою историю с происшествия на Винегар-Ярд. Конечно, он кое-что утаил, и рассказ о своих действиях то и дело разбавлял шутками. Но это выходило не намеренно. И разве запрещено шутить над самим собой?

Вир был далеко не первым мужчиной, который вступил в брак, совершенно не представляя, что делать дальше. Это было, как коротко сформулировал Дейн, все равно, что войти в дверь и оказаться в полной темноте.

Дейн, безусловно, знал о чем говорил. Он тоже вошел в такую дверь. А поскольку сделал это раньше Вира, то, совершенно не стесняясь, смеялся над ошибками друга, его растерянностью и поражениями в первых семейных неурядицах. С не меньшей легкостью он называл его непревзойденным кретином и давал другие ласковые определения подобного рода. Дейн был беспощаден в этих определениях. Но ведь друзья всегда были беспощадны друг к другу. Их встречи редко обходились без обмена ругательствами и ударами. Так уж они общались. Так они демонстрировали друг другу привязанность и понимание. И именно потому, что все у них сейчас шло как обычно, Вир расслабился, успокоился и забыл о тревогах.

Все сейчас было настолько похоже на старые добрые времена, что Эйнсвуда можно было извинить за то, что он забыл: времена на самом деле изменились. В частности, Дейн за шесть месяцев семейной жизни гораздо лучше узнал самого себя и с успехом пользовался этими знаниями.

Так было и на этот раз. К концу разговора у лорда Вельзевула чесались руки схватить своего лучшего друга за шейный платок и приложить головой о стену. Однако он сумел справиться с этим позывом, поскольку перед уходом обещал жене вести себя мирно.

«У него теперь есть Лидия, – мысленно сказал Дейн себе. – Пусть это сделает она».

– О Лиззи. Мне так жаль, – простонала Эмили.

– Тебе не о чем переживать, – торопливо ответила Элизабет, вытирая холодным полотенцем пот со лба сестры. – Случись с тобой что-то похуже расстройства желудка, тогда и я запаниковала бы. А обычной рвоты я не боюсь, даже такой обильной.

– Наверное, я слишком много съела.

– У тебя был слишком большой перерыв между приемами пищи, и еда была очень плохо приготовлена. Меня тоже мутило, но мой желудок оказался крепче, чем твой.

– Мы пропустили ее, – сказала Эмили. – Пропустили свадьбу!

Это была правда. Уже наступил четверг, а они находились в гостиничном номере неподалеку от Эйлсбери, то есть за много миль от того места, куда ехали. Они бы добрались до Липхука вовремя и успели на свадьбу, если бы не неожиданная болезнь Эмили. Она почувствовала себя плохо в среду, примерно через час после того, как они в полдень наскоро поели в карете. На следующем перегоне пришлось высаживаться. Эмили стало хуже, и она явно ослабла. Ничего не оставалось, как попросить прислугу гостиницы отнести бедняжку в комнату.

Путешествовали они под видом гувернантки и ее подопечной. Элизабет надела одно из своих старых траурных платьев, поскольку в черном она выглядела старше. С тем же расчетом она прихватила очки, которые лежали на всякий случай в библиотеке Блэкслея. Смотреть приходилось поверх них, иначе перед глазами все расплывалось, зато, как уверяла сестра, очки делали Элизабет более солидной.

– Ты не должна беспокоиться о том, что мы не попадем на свадьбу, – увещевала Элизабет. – Ты же не нарочно заболела.

– Тебе следует ехать дальше без меня.

– Ты, должно быть, бредишь. Как ты можешь говорить такие вещи. Мы же вместе это затеяли, леди Эм. Мэллори всегда держатся вместе. – Элизабет поправила подушку под головой сестры. – Скоро принесут мясной бульон и чай. Ты должна делать все возможное, чтобы побыстрее набраться сил. И как только ты будешь в состоянии, мы сразу уедем.

– Но не в Блэкслей, – сказала, качая головой, Эмили. – Мы не поедем туда, пока не проясним своего положения. Эйнсвуд должен знать. Мы непременно попытаемся объяснить ему.

– Мы можем написать письмо.

– Он их никогда не читает.

Слуги Лонглендза вели регулярную переписку со своими коллегами из лондонского дома Эйнсвудов, а лонглендзкая экономка ежеквартально писала молодым леди Элизабет и Эмили. Благодаря этому девушкам было известно, что герцог в последние полтора года не вскрывал их личных писем. В Лонглендзе деловой корреспонденцией его светлости занимался стюарт. В лондонском доме эту обязанность исполнял дворецкий Хоул.

– Мы могли бы написать экономке, – предложила Элизабет. – А она рассказала бы ему.

– А ты уверена, что дядя Вир и Лидия Гренвилл поженились? Слухи быстро распространяются, но не всегда подтверждаются. Может быть, в гонке выиграла она, и ему теперь надо придумывать чего-нибудь еще.

– Об этом мы узнаем из завтрашней газеты. Тогда и решим, что делать дальше, – предложила Элизабет.

– Я не намерена возвращаться в Блэкслей, – повторила Эмили. – Я никогда их не прощу. Никогда.

В дверь постучали.

– Вот и твой обед, – сказала Элизабет, поднимаясь со стула. – И как раз вовремя. Будем надеяться, что, когда в твой желудок что-нибудь попадет, улучшится и твое настроение.

Лидия и Вир приехали в дом Эйнсвудов в пятницу. Хотя было уже поздно, их встречала вся прислуга в полном составе.

К тому моменту, когда экономка помогла Лидии снять верхнюю одежду, все остальные слуги собрались в холле первого этажа и стояли, с вниманием взирая на новую хозяйку, а может, изображали внимание, считая его в данных обстоятельствах необходимым.

Лидия поняла, как чувствовал себя Веллингтон, когда проводил смотр своей «не снискавшей славы» армии – массы растрепанных солдат, которым предстояло разгромить Наполеона при Ватерлоо.

Она не могла не заметить помятые фартуки и выцветшие ливреи, сползшие набок шапочки и парики, плохо выбритые щеки и целую гамму человеческих чувств в устремленных на нее глазах: от ужаса до пренебрежения, от смущения до отчаянья.

Однако Лидия воздержалась от комментариев и начала с нейтрального знакомства, стараясь запомнить имена и род занятий представлявшихся ей людей. В отличие от Веллингтона, времени на превращение этой деморализованной толпы в боевую единицу фронта домашних работ у нее было сколько угодно.

Что касается самого дома, то даже беглый осмотр показал: он находится еще в более печальном состоянии, чем те, кто обязан за ним следить.