– С добрым утром. – Она поприветствовала его так приглушенно, будто не знала, разрешается ли ей подавать голос.

Он спросил, как ее зовут.

– Джемайма Лиф.

– Так, мисс Лиф, пожалуй, сядьте вот сюда, на стул, или, если хотите, за этот стол.

Сеанс прошел как по маслу. Он видел, что она волнуется, поэтому попросил останавливать его, если он будет диктовать слишком быстро, и она поблагодарила и пообещала так и делать. Когда он закончил, она заговорила:

– Не возражаете, если я спрошу? Как правильно пишется… – она заглянула в свои записи, – …«пинкерто»?

– «Пин-ка-до»[12].

– Спасибо. А «ярра» – с двумя «р»?

– Правильно.

– Ничего, если я напечатаю все это к вечеру?

– Замечательно. Вы молодец, что согласились выручить меня.

Она поднялась – девушка была обута в броги, начищенные так старательно, что кожа напоминала коричневое бутылочное стекло.

– Может быть, вам нужно что-нибудь еще?

– Вряд ли. Если болезнь мисс Марриотт затянется, завтра мне понадобится ваша помощь с письмами.

– Если у вашего брата не окажется поручений для меня.

– Не беспокойтесь, мисс Лиф, я сначала спрошу у него.

– Вообще-то я миссис Лиф.

– Прошу прощения.

Ее очень бледное личико слегка порозовело.

– Да это, в сущности, неважно, – сказала она. – Я вдова.

Она ушла прежде, чем он успел ответить.

Пообедал он наспех, чтобы с запасом хватило времени на дантиста. Мистер Япп вот уже много лет лечил зубы всей семье. И начинал сдавать, а Руперт надеялся, что вскоре он уйдет на пенсию, освободив место кому-нибудь помоложе. Принадлежа к дантистам старой закалки, мистер Япп считал боль, причиняемую пациентам, признаком своей старательности.

– Две пломбы у вас сильно раскрошились, – сообщил он таким тоном, словно упрекал Руперта за небрежное обращение с ними.

– Ну вот.

– Но это поправимо. Мы только высверлим попорченный материал и заменим его. Сожалею о смерти вашего отца.

– Да.

– Но все мы не вечны. – На этот раз он намекал, что пора браться за работу, и этим усилил беспокойство Руперта. – Всего лишь маленькая инъекция.

Инъекции у мистера Яппа почти всегда получались настолько болезненными, что все остальные манипуляции не шли ни в какое сравнение с ними. Сегодняшняя оказалась неудачным исключением. От укола он чуть не взвился на дыбы, как конь, но это были еще цветочки. Сначала мистер Япп долго ковырялся со сверлом и острым крючком, потом объявил, что дело обстоит хуже, чем ему показалось, и уже развился кариес. Руперт изо всех сил делал вид, что ему не больно, чтобы избежать еще одной инъекции, но так и не избежал.

– Вот эта точно подействует, – заключил мистер Япп. – Вечно забываю, какой у вас низкий болевой порог, – и снова взялся за бормашину.

Час спустя Руперт вышел от него весь в испарине, с лицом, как резиновый мяч, уже в сотый раз давая себе клятву больше к мистеру Яппу не ходить. К тому времени как он добрался до конторы, действие обезболивающего прошло, сменившись тупой болью в челюсти и зарождающейся мигренью. Когда миссис Лиф принесла отпечатанный отчет, он спросил, не заварит ли она ему чаю.

– Да, конечно. Вам еще пришло несколько сообщений – я оставила их на вашем столе.

Он подумал, не попросить ли у нее лекарства от головной боли, которое принимает Хью, но тот слишком болезненно относился к тому, что кто-то знает о его болях, а миссис Лиф, как новенькая, могла и не подозревать о них. Но когда она принесла чай, на блюдце лежали две таблетки аспирина. В ответ на его слова благодарности она объяснила:

– Я так и думала, что они вам пригодятся. Когда звонили подтвердить время завтрашней встречи с вами, я увидела в вашем ежедневнике, что вы записаны к дантисту.

– Очень внимательно с вашей стороны.

Хорошо еще, думал он, снова оставшись один, его зубы при нем – в отличие от бедняги Эдварда, – хотя многие успели попортиться за то время, которое он провел во Франции, когда о визитах к дантисту не могло быть и речи. Однажды, после того как страшная зубная боль промучила его почти неделю, Миш сама вырвала ему больной зуб клещами. Господи, как было больно! Тогда она с ним не церемонилась. Вспоминая об этом, он отдал должное ее смелости, физической силе и, главное, – ее решимости. Когда она решалась на что-либо, она сразу бралась за дело. Она велела ему сесть, откинув голову на высокую спинку кресла, потом привязала к ней его голову тугой повязкой и велела ему взяться за подлокотники и сидеть смирно. И в два счета вырвала зуб вместе с корнем. Он вдруг заметил, что смог вспоминать все это, не испытывая приливов мучительного влечения к ней, которыми еще недавно сопровождалась каждая подобная мысль. Может, это и есть исход, и он ее отпускает? Он ощущал сожаление – и облегчение.

Ему вспомнилось, как тем июльским вечером полтора года назад, когда он вернулся на поезде из Саутгемптона в Лондон и отправился ужинать вместе с Арчи, он рассказал ему о Миш и своих чувствах. Они сидели в ресторанчике неподалеку от квартиры Арчи; заведение именовалось французским, но подавали там скверную имитацию французской кухни. Арчи молчал, пока он рассказывал, как на духу, каким трудным было расставание и насколько труднее ему сейчас, чем он мог предположить.

– Так вот почему ты задержался, – наконец сказал Арчи.

– Да. Видимо, это было неправильно, но мне казалось, что это мой долг. Понимаешь, я обязан ей жизнью, она слишком многим рисковала ради меня. И просила лишь об одном.

– Да. Но это было жестоко по отношению к остальным. Жестоко к Клэри.

– И еще больше – к Зоуи, об этом мне следовало подумать.

– Ты рассказал ей?

– Ни слова. Я не знаю как.

Арчи задумчиво смотрел на него и набивал трубку.

– Полагаю, ты мог бы начать с самого начала, а потом продолжить.

Руперт взглянул на него, ожидая уловить сарказм или осуждение, но Арчи был невозмутим.

– Как у тебя дела с Зоуи? – спросил он.

– Напряженно. Конечно, ей нелегко.

– Почему ты так считаешь?

– Не знаю. Просто я думал, раз меня так долго не было… Она говорила мне, она уже думала, что меня нет в живых.

– Нельзя винить ее за это.

– Я ни за что ее не виню. Просто… в общем, если бы я ей рассказал, это было бы как предательство Миш. И потом, если бы я ей признался, а она, то есть Зоуи, спросила бы, люблю ли я Миш до сих пор, я ответил бы «да».

– Ты поддерживаешь связь с Миш?