– Что-то случилось, – сказал Антон Полуянов, протягивая трубку полковнику.

Брагин прижал телефон к уху. Затем принялся быстро, как дятел клювом, долбить указательным пальцем по клавишам, набирая управление. Результат оказался тем же, трубка была абсолютно мертвой.

– Связи нет, – обреченно произнес полковник Брагин. – Майор, набирай и набирай.

Холмогоров и доктор Рибера переглянулись и понимающе кивнули друг другу.

– Это только начало, – сказал негр, сминая зубами толстый кончик сигары с золотым ободком.

Ресторан «Русский двор» находился в центре Москвы, в каких-нибудь пяти кварталах от Кремля. Иностранцы, любящие экзотику, командировочные, прибывшие в столицу с коммерческим интересом, редко отказывали себе в удовольствии посетить это место. Огромный зал, шикарная кухня: пельмени, расстегаи, всевозможные солянки, водка разных сортов, настойки, наливки, вина, осетрина, икра красная и черная, семга – в общем, все то, чем славилась, славится и, наверное, будет славиться Россия, было представлено в «Русском дворе». Официанты ходили в шелковых косоворотках, ярко-красных и ярко-синих, волосы у мужчин были уложены на пробор, а у женской половины персонала – длинные косы. Непременным атрибутом «Русского двора» являлись цыгане и балалаечники. Повсюду на стенах были развешаны медвежьи шкуры. Хохлома, жостов, гжель, матрешки, балалайки, самовары, ковши, кубки – все блестело под толстым слоем лака, как подобает солидному, но безвкусно оформленному заведению.

Столик, заказанный Ястребовым, находился в углу зала. Над ним лохматилась растопыренная на дубовых панелях шкура бурого медведя, а с другой стороны скалила белые клыки и поблескивала выпученными желто-серыми стеклянными глазами волчья голова. На сцене в русском сарафане, цветастом платке, наброшенном на плечи, грузная певица тонким голосом выводила «Как упоительны в России вечера…». Водка в пузатых хрустальных графинах уже стояла на столе, и два официанта в алых косоворотках расставляли на столе холодные закуски.

Илья Ястребов в сером костюме сидел под оскалившейся головой волка. Рядом с ним расположился Штольц, напротив Павел Богуш.

Одно место и один прибор оставались пока свободны. Богуш со Штольцем ждали Антона Полуянова.

– Ну, как вам, Илья? – с едва уловимым акцентом поинтересовался Аркадий Штольц, глядя на смуглые руки своего собеседника.

– Забавно, – ответил Илья Ястребов. Протянул руку и коснулся оскаленной пасти волка. – Как в музее.

– Может, интерьер здесь и чересчур экзотичный, но готовят, надо признать, отменно.

Продукты всегда свежие, – заметил Павел Богуш, наблюдая за тем, как расторопные официанты торопливо заставляют стол разнообразными аппетитными закусками.

Аркадий Штольц поглядывал на розовое мясо, золотистую семгу, искрящуюся икру в розетках и на холодную водку. Графинчики прямо на глазах покрывались туманной испариной.

– Ну, господа, по-моему, неплохо. И песня такая трогательная… Как вам? – обратился Штольц к Ястребову и Богушу.

Те в ответ кивнули, разворачивая на коленях туго свернутые салфетки.

– Честно признаться, надоели мне евроремонты, искусственный мрамор, хром, никель, позолота. От всего этого я в Европе устал, а вот такое мне нравится, оно греет душу, – и казахстанский немец провел ладонью по лакированным доскам стола. – Ничего с этим поделать не могу. В Европе, конечно, хорошо, там всего много. Но вот этого, – Штольц на мгновение задумался, подбирая слово, – изобилия нет, размаха нет. Там все как-то зажато, скомкано, все какое-то мелкое. А здесь зал так зал, человек на двести, наверное. Сидишь – шумно, весело, словно мимо тебя демонстрация по Красной площади плывет.

Богуш поморщился. Ему уже хотелось выпить.

И официант понял желание посетителя. Он ловко подхватил хрустальный графин за тонкое горлышко, наполнил рюмки водкой. Поклонился чуть ли не в пояс и укатил пустую тележку.

На столе уже горели настоящие, восковые свечи.

– Ну что, господа, – Ястребов осмотрелся вокруг, скользнул взглядом по сияющим, начищенным самоварам, – выпьем же русской водки.

– Русская водка – хорошая, – сказал Штольц, поднимая хрустальную рюмку. – За знакомство и удачу.

Выпили. Принялись закусывать. И именно в этот момент мобильный телефон в кармане пиджака Аркадия Штольца ожил, завибрировал и прозвучали первые аккорды Бетховенской симфонии.

– Извините, – глянув на экранчик и пожав плечами, Штольц прижал трубку к уху.

* * *

– Значит, вот что, – сказал полковник Брагин, – звони, полковник, своим людям. Они у тебя под это дело заточены. Пусть твой майор Артамонов со своими людьми едет прямо в ресторан и во что бы то ни стало схватит Алатура.

– Да, господин полковник, пока мы в пути, – попросил специальный агент ФБР Нехамес. По-русски он говорил хорошо потому, что его предки были родом из Чернигова и до пятого класса Петя Нехамес учился в обыкновенной советской школе.

В 1974 году мать Аркадия повторно вступила в брак, и мальчик оказался в земле обетованной, в распрекрасном Иерусалиме. А уж оттуда, даже не успев толком выучить иврит, семья переехала в Соединенные Штаты и поселилась в Нью-Йорке, но, естественно, не на Брайтон-бич, ведь оттуда в ФБР не попадают.

Связь, внезапно оборвавшаяся, появилась, когда до Москвы осталось 90 километров. И полковник в черном костюме сразу же схватил трубку телефона спецсвязи, приказал Артамонову вместе с группой захвата лететь, обгоняя ветер, в ресторан «Русский двор» и кровь из носу задержать смуглого мужчину с документами на имя Ильи Ястребова или, возможно, Жоржа Алатура.

Полковник услышал короткое «Есть!», самодовольно потер руки и обратился к Брагину:

– Артамонов свое дело знает. Он и гаитян брал, и афро-азиатов, монголов, китайцев – в общем, мужик серьезный.

– Рискуете, – усомнился доктор, глядя на мелькающие за тонированным стеклом старые деревья. – Очень рискуете.

– Он человек? – полковник в черном, наглухо застегнутом пиджаке обратился к доктору Рибера.

– Человек, – ответил негр, перебрасывая толстую сигару в губах и нервно перебирая четки. – Облик у него человечий, это точно.

– А если человек, то Артамонов его возьмет.

Можете быть спокойны. Пока мы до Москвы доберемся, ваш Жорж Алатур уже окажется у нас в управлении.

Все это время Холмогоров сидел закрыв глаза. Лицо доктора Рибера оставалось мрачным.

Он словно окаменел, даже толстые пальцы не перекидывали четки. Лишь крестик покачивался в такт движению автомобиля.

– Будет решетку грызть ваш гаитянский колдун, и не таких шустрых обламывали, – бахвалился полковник, – Ладно, раздухарился, хватит тебе, – остановил коллегу Брагин.