О как!

У нас очень жарко – тридцать два градуса в тени. Уже три недели нет дождей. Вся природа в изнеможении. К вечеру кажется, что и у солнца не осталось сил закатиться за кромку леса. В пустом небе одиноко торчит налитый кровью космический глаз.

С наступлением темноты идём с Лукичом на пруд. Минуем единственный горящий на улице фонарь, впереди бегут наши долгие тени. Смотрю на свою: «Какие красивые длинные ноги!»

После покоса во дворе немедленно собираются скворцы. Бесхвостые, почти круглые, они дружным отрядом перемещаются по лужку, энергично поклёвывая. Их антрацитовые тельца эффектно сверкают на зелёном гладком поле. Так же, коллективом, и улетают.

Лень кидать без конца Лукичу мячик. Придумала, как бедолагу обдурить. Делаю страшные глаза и кричу: «Кто там? Кошка!» Мой доверчивый мальчик вылетает на двор, и с громким лаем несётся вдоль забора по периметру участка. Участок большой, Лукич всегда выбегает, а мне всегда смешно. Это, Изюм говорит, – «сколиоз».

Жарко, жарко… Ужасно голова болит. Сижу, смотрю на облака. Окна все нараспашку, в фасадных стёклах отражаются боковые. Там Лукич бегает по траве, садится, склоняет башку на одно ухо – прислушивается к кротам: они таки роют свои подлые ходы, им-то не жарко! Вот, дунул ветер, рамы двинулись, отражения сместились – побежал мой пёс по облакам!

А я вспомнила ещё один куплет той цыганской песни:

* * *

– Лев Григорьевич?

– Да! – рявкнули в трубке.

У неё почему-то сжалось горло перед фразой, которую они репетировали, пока добирались из деревни в Боровск, покупали там с рук левый телефон у какого-то ханыги, подключались в кафе к интернету… Она сдавленно проговорила:

– Ваш друг… жив.

– Ещё бы! – немедленно отозвались там. – Я приложил кое-какие усилия – удостовериться, что пришибли не моего сукина сына, а другого. Или вы полагали, что я буду сидеть и ждать, когда меня пригласят на похороны?! – И без малейшего перехода, без паузы, не давая ей пикнуть: – Дайте ему трубку.

– Его… тут н-нет, – пролепетала она, как семиклассница, провалившая роль в школьном драмкружке.

– Не морочьте мне голову! – загремел в ухо голос, подавляющий её волю. – Немедленно дайте трубку этому идиоту!

Она послушно передала телефон Аристарху, вытаращив глаза и шепнув:

– Очень страшный…

– Ты должен вернуться! – сказал Лёвка каким-то не своим, а сухим рыдающим голосом. – Мы возьмём лучшего адвоката, мы повернём дело так, что…

– Ни за что! – оборвал он.

– …мы докажем, что это была вынужденная защита! – выкрикнул Лёвка. – Не бросай трубку!!! Вся эта дикая история с украденным именем работает на твоё оправдание. На нём обнаружен держатель пистолета, значит, направляясь в гости, он был вооружён, это о чём-то говорит. Подожди, не перебивай!!! На крайний случай – я советовался с Кислевским, он берётся тебя защищать: с испанцами можно договориться. Отсидишь какую-то чепуху здесь, дома, зато потом…

– Ни минуты!

– Но… ты не можешь провести там, под полом, оставшиеся…

– Могу, – сказал он. – Лёвка! Ты слышишь мой голос? Могу!

Лёвка замолчал. Тихо и утвердительно проговорил:

– Ты нашёл её!

– Да! – сказал он и отключился.

* * *

О себе она говорила одно и то же: «Я? Просто делала книжки».

– Все эти годы? – уточнял он.

– Ну да. Дело-то хорошее.

Пришлось, правда, кое-что рассказать, когда однажды ночью он нащупал у неё за ухом рубец, оставшийся от того пожара. Отдёрнул руку, будто и сам обжёгся:

– А это что?!

Ну, рассказала…

Он молча лежал, заложив руки за голову и глядя в потолок. Она положила ладонь ему на грудь – каменная, аж дыхания не слышно, и натянут весь, как тетива. Ясно: лежит и убивает тех двух придурков, которых она и рож не помнит. Ничего, поняла, ничего нельзя ему рассказывать!

Хватит с нас той конной фермы.

Но потом, конечно, ещё кое-что порассказывала про их с РобЕртычем славный бизнес, про то, как Лёшика прятала у «Якальны», как перебивалась частными уроками русского языка и литературы – не бог весть какой прокорм, не физика-математика…

Умолчала только про время, когда поломойствовала по богатым домам. Лёшика нужно было учить рисованию, музыке, прочим не отменимым в жизни вещам. У ребёнка должно быть всё самое лучшее. Опять же: летом – море, босыми ножками по горячему песку – профилактика простуд. Заработков от частных уроков на всё на это не хватало. Ну и что! – здоровая, ловкая, пыль вытирай, тряпку выкручивай, думай про своё.

Были, правда, смешные случаи, когда её доброжелательно спрашивали – откуда у неё, простой женщины, такая гладкая речь и где, у кого она снимает комнатку. Оторопело умолкали, когда отвечала, что живёт в своей квартире на Патриарших. В те годы цены на недвижимость в Москве ой как поднялись – могла бы хорошо продать и купить чего попроще, жила бы как птичка. Но – не-е-ет! Всё сияла детская восторженная мечта – осуществлённая, между прочим, – всё летел по дорожке ипподрома негасимый, белопенный Крахмал…

Она, понятно, могла бы искать работу в уважаемых издательских конторах, но, видимо, не отошла ещё от того сарая, во сне до сих пор у неё горели волосы и она катилась по склону в овраг, пытаясь гасить их не сломанной рукой. Да и как стерпеть указания «старших товарищей», как гордость смирить, когда столько лет ты и сама была «старшим товарищем», сама крутила-вертела людьми, давала указания, проверяла, распекала, иногда и орала всласть на нерях и бездельников!

Но однажды, когда у могучей Веры Платоновны, с которой она по-прежнему иногда видалась, «стоял организм», и Надежда приехала с гостинцем – наливкой собственного изготовления; когда они уселись в кухне, и потёк, как обычно, такой-сякой разговор, тут Веруня и вывалила новость: из-за границы, мол, то ли из Америки, то ли из Англии вернулся твой дружок, помнишь? Недотёпа тот, трубач, смотрел на тебя собачьими глазами… Так вот, вернулся с семьёй: жена нерусская, два сыночка мал-мала… А сам, говорят, важный такой, дорогущий, выкупил целое издательство – ой, забываю я, как они называются, не имя, а какой-то шифр нечеловеческий.

– ОПЭЭМ? – волнуясь, спросила Надежда.

– Да не, другое, вражины которые ихние.

Вера Платоновна никогда ничего не помнила, кроме своих бухгалтерских дел, но обслуживала многие организации, дружила с девочками из среднего звена менеджеров, так что сплетни приносила доброкачественные.