— Это всё неправильно! Неправильно! Нельзя говорить таких вещей о нашей Верховной матери, о жрицах…

— Тебе нельзя, а нам, Пламерожденным, можно. Мы примем смерть за неё, потому что таков наш долг, но мы не элрогиане и не боимся гнева Пылающего.

— Легко говорить, будучи Его самыми возлюбленными детьми! Вам прощаются дерзости, непростительные для нас, лишённых огненной сердцевины!

На это Н’фирия могла лишь посмеяться, но не стала, — мир Нтанды и так уже слишком много раз перевернулся сегодня.

— И что же теперь нам делать? — потеряно вопрошала префект.

Вздох.

— Легко живётся с верой, что тебя ведёт некая великая сущность, у которой есть план, но всегда тяжело понимать, что ты в этом мире сам по себе и своим умом, верно говорю?

— Зачем ты испытываешь мою веру? — начала злиться Нтанда.

Вздох.

— Если это для тебя испытание, сестрица, то мне лучше убить тебя немедля, ибо в пору настоящих испытаний ты сломаешься и поставишь госпожу под удар.

— Да как ты смеешь?!

Нтанда схватилась за саблю, но большая ладонь Пламерожденной легла поверх её пальцев и не дала клинку обнажиться.

— Вот он твой страх, сестрица. Ты его видишь, вижу и я, а, следовательно, есть о чём говорить. Знай же, что для меня и моих сородичей ничего не переменилось, мы, не думающие об Элроге, сохраним верность и исполним долг, а вы? Если вдруг окажется, что вас ведёт не мудрый бог, а хрупка дева, которую захлёстывают чувства?

— Вы никогда не доверяли нам, не так ли? — ощерилась префект разъярённой львицей. — Кто ты такая, чтобы проверять меня?! Ставить под сомнение мою верность?!

— Хранитель священного тела, — вот, кто я. Ближе нас у неё в целом мире никого нет, сестрица. Поэтому мы никому и никогда не доверяем. На протяжении веков кто только ни пытался предавать Верховных матерей, — другие жрицы, евнухи, сатрапы, и даже твои предшественницы, Змейки, не всегда оказывались безукоризненными. Ты показала себя намного более надёжной, Нтанда, за что я не могу не уважать тебя. Однако Пламерожденные никому не доверяют. Только мы всегда были верны. И сейчас, посреди чуждого края, где нет друзей, но лютуют чудовища и грядёт мор, мы должны знать, что вы не подведёте. Что бы она ни решила, что бы ни приказала, вы подчинитесь ей с прежним добродетельным усердием?

Н’фирия убрала свою руку и замерла в ожидании ответа. Чёрная дочь Унгикании смотрела на неё, задрав голову с невыразимым гневом, но ничего не говорила и оружие оставила в покое.

Она развернулась, быстро зашагала к месту стоянки. Верховная мать молилась там на коленях перед огнём, выводила святые речитативы потрескавшимися, пересохшими губами. Самшит не принимала пищи, не спала уже третьи сутки, только обращалась к Пылающему. Нтанда прислушалась.

— Сияющий владыка светил, дарующий пламя жизни, взываю к Тебе искренне, всею своею душой. Молю Тебя принять крик мой в Твоём раскалённом сердце. Я выбрала этот путь, стремясь исполнить волю Твою на земле, принимая с радостью все невзгоды, все испытания, за которые благодарна Тебе. Я знаю, что жизнь Кельвина Сирли в Твоей полной власти, как и его судьба, и судьбы всех живых. Смиренно молю Тебя о пощаде для этого неверующего, и, если воля Твоя пощадить его жизнь, прошу Тебя даровать ему прозрение. И прозрев, пусть примет он всю любовь Твою, всю мощь Твою, всё величие Твоё, и преисполнится силой служить Тебе верой и правдой во славу Твою. Латум. Сияющий владыка светил, дарующий пламя жизни, взываю к Тебе…

Нтанда слушала эту молитву снова и снова, пока кулаки её не сжались сами собой. Префект приблизилась к Верховной матери со спины тихо, опустилась на колени и тоже стала молиться. Вскоре к ним присоединились все Огненные Змейки, которые не были в дозоре.

* * *

Наступил седьмой день месяца эйхета, и пятый день, что южанки жили на берегах Алукки. Дни казались тёплыми, но по ночам становилось так холодно, что душа в теле не держалась. Рождённые в землях бесконечного лета, они были слабо пригодны для северной весны, а близость великого озера делала всё ещё хуже. Самым ненавистным явлением для Змеек стал утренний туман, густой и слякотный.

Одна из воительниц несла дозор, сидя на древесной ветви с луком и стрелами. Она стойко перенесла свою стражу, переборола усталость, холод, чувство онемения и боль в спине. Начало расцветать. Наконец-то.

Внизу раздался треск, — кто-то сломал сухую хворостинку. Воительница, пока не натягивая тетиву, направила стальной клюв в сторону звука. Стрелы с эмберитовыми наконечниками Огненные Змейки израсходовали почти полностью, так что пришлось покупать новые, обычные стрелы, в первом же порту Обрывочных островов. Однако они оказались замечательными, — эльфийскими. Идеальная длина, идеальные материалы, идеальное оперение.

— Не стреляй, это мы, из Безумной Галантереи!

Змейка медленно оттянула тетиву к уху, теперь она целилась точнее, а в тумане стали проступать уплотнения. Они благоразумно остановились и стояли так, пока солнце не позволило лучше разглядеть человека с измождённым лицом, и белого орка в плаще из акульих кож. Человек выпустил из пальцев палку, которую только что преднамеренно сломал.

— Не хотел повторить судьбу вон того… — сказал он, вытягивая руку в сторону чего-то тёмного, лежавшего шагов на двадцать левее.

Позапрошлой ночью другая воительница услышала, как что-то приближалось к стоянке. Ступало оно тихо, но дышало очень громко. Три стрелы со свистом улетели в темноту, чтобы дать ночному лесу покой, а утром Змейки обнаружили мёртвое чудовище. Оно оказалось величиной с тура, похожее на тяжеловесного льва с чёрной шкурой и длинными человеческими волосами вместо гривы. У существа были выпученные, налитые кровью глаза и сильно выпиравшие изо рта дёсны со множеством зубов. Нтанда сказала, что ночной дозорной повезло попасть в глазницу, иначе тварь такой величины всего тремя стрелами не удовлетворилась бы. Элрог направляет.

— Тебе нельзя дальше.

— Я здоров… правда.

Кельвин Сирли сказал это так, будто сам не вполне верил, однако стоял он на своих ногах, с чистыми глазами и кожей, лишённой пятен.

Змейка ослабила натяжение тетивы, но стрелу не убрала, и ничего больше не сделала. Вместо этого она дождалась, пока не появится сменщица. Та, увидев наёмников, метнулась обратно к стоянке и вскоре появились Нтанда с Н’фирией.

— Боже, и ведь правда, — молвила префект. — Она будет рада и наконец поест.

— Не спеши, сестрица. Прежде чем он приблизится к госпоже, нам потребно осмотреть всё его тело.

Кельвин принял требование Пламерожденной безропотно, скинул наземь перевязь, всю одежду. Он встал посреди утреннего холода совершенно нагой и ниже загорелой шеи на его теле не нашлось ничего необычного кроме белоснежной северной кожи и шрамов.

— Повернись.

— Извольте. Мне совсем не тяжело. Не холодно, не стыдно. Хотя нет, мне очень холодно, учтите.