простынь, а следом на освещенное лампочкой крыльцо неторопливо вышел и Завязин.

Мужчины сделали еще два захода, прерываемые короткими передышками, затем в парную отправилась Наташа с Ринатом, а после, выпустив из бани весь жар, помылась и Люба, и компания полным составом собралась в беседке, продолжив ужин на свежем воздухе под звуки гитары.

На гитаре играл Ринат. Еще со школьной поры научившись неплохо владеть этим инструментом, в насыщенные бурными гулянками студенческие годы он довел свое мастерство до поистине впечатляющего уровня. Вдобавок же к превосходной игре он прекрасно пел. Благодаря красивому голосу и отменному слуху, а еще более — пылкому темпераменту песни в исполнении Рината искрились энергией, и его слушателям никогда не приходилось испытывать неловкое смущение от необходимости, дабы не обидеть товарища, с унылыми улыбками на лицах внимать невнятным тяготящим их потугам.

Сейчас же Ринат по большей части перебирал легкие ненавязчивые мелодии, создавая таким образом великолепную атмосферу для беседы, но изредка все же прерывался, чтобы исполнить какую-нибудь песню, неизменно очень яркого эмоционального содержания.

— Во-озьми мое се-е-рдце,

Во-озьми мою ду-у-шу,

Я так одинок в этот час,

Что хочу умере-е-е-еть.

Мне некуда де-е-ться,

Свой мир я разру-у-шил,

По мне плачет только свеча

На холодной заре-е-е-е.

Я слышу утренний колокол –

Он славит пра-а-здник

И сыплет медью и золотом!

Ты теперь в царстве вечного сна!

Я слышу утренний колокол –

Он бесов дра-а-знит,

И звоном небо расколото!

На земле я любил лишь тебя-я!

Ринат пел громко, проникновенно, растягивая слова и вкладывая в них всего себя. То и дело он в чувствах закрывал глаза, вены на его шее и лбу вздулись, сомкнутая челюсть двигалась во время проигрышей, а эмоции безудержного отчаяния не знающей покоя души, заложенные в тексте песни, в точности отражались на пылающем краской лице. Играя умелым размашистым боем, он выжимал из гитары все, на что та только была способна, заставляя ее испускать потрясающе красивое густое насыщенное звучание. И все это — стихи о рвущейся из груди страдающей душе, преисполненные чувствами голос и лицо исполнителя, напористая бурная музыка — сливалось в единый образ, создавая восхитительное в своей целостности действие.

Ошеломленные друзья как завороженные с замиранием сердца слушали Рината. Все знали слова, но никто даже и не думал подпевать, отчасти потому, что чувствовали — спев вместе с ним, обнаружат лишь собственную бесталанность, но больше потому, что своим пением не хотели портить это великолепное исполнение, в которое, как в самое гармоничное произведение, уже нечего было с пользой добавить, равно как и убрать.

Особенное же воздействие пение Рината производило на Наташу. Когда любовник при словах «возьми мое сердце, возьми мою душу» устремлял на нее проникновенный взгляд, она чувствовала, что в эти мгновения он обращает ей всего себя без остатка. Она была влюблена в Рината: большинство ее прежних связей не продолжалось далее следующего утра, и он был первым мужчиной в ее жизни, который дал ей возможность ощутить себя женщиной — желанной женщиной. Наташа не задумывалась над этим, а просто чувствовала, что с ним ей хорошо как никогда. Она чувствовала его искреннюю, безо всяких условностей страсть.

Исполнив очередную песню, Ринат совсем перестал играть и с минуту смотрел в одну точку пустым отсутствующим взглядом, будто дожидаясь, пока покинувшая тело душа вернется на место, а когда лицо его прояснилось, вновь принялся мелодично перебирать аккорды.

— Месяца через два уже маслята пойдут, — обратился он к друзьям, которые все это время тоже продолжали сидеть молча, поглощенные рожденными в них переживаниями. — Может, съездим как-нибудь все вместе за грибами?

— Обязательно надо будет, — тут же подхватил идею друга Завязин, совершенно не подумав о том, что к тому времени у них с Любой появится новорожденный младенец, приведя ее тем самым в молчаливое негодование.

— Да-да-да! — тоже поспешила выразить свое согласие Наташа. — Я очень люблю грибы собирать. В школе мы каждый год с родителями ездили.

— А я, помню, в детстве гостила в Москве у родственников, — сказала Люба. — У них дача в Подмосковье, и мы как-то пошли в лес за грибами. Набрали подосиновиков, и маслят тоже, а потом вернулись и стали перебирать. Ну, я по привычке червивые сразу выкидывать начала, а тетя, когда это увидела, вдруг всполошилась: «Зачем же ты такие хорошие грибы выбрасываешь?!» — и почти все, что я выкинула, начала назад доставать.

— Ха-х. Они что, червивые грибы варили? — в насмешливом недоумении посмотрел на нее Ринат.

— Не то чтобы совсем червивые, которые прям трухлявые. Нет, конечно. Просто, если в грибе две-три червоточины, они такие не выкидывали. Но для меня и это как-то непонятно было. Мы здесь привыкли, что у нас грибов полно, и чуть только точечка какая-нибудь, так выбрасываешь не задумываясь.

— Это еще ерунда, — сказал Завязин. — У меня на стройке корейцы работают, так они поганки едят.

— Ха-ха! — рассмеялся Ринат. — Что, прям поганки?

— Самые настоящие поганки. Белые, с длинными ножками, которые по городу растут. Их у нас на стройке полно, так они выйдут, насобирают их и варят. Иногда зайдешь к ним в вагончик, когда они еду готовят, так там такая вонь стоит.

— Ха-ха-ха! — дружно залилась смехом вся компания.

— Точно, надо будет в августе за грибами съездить, — просмеявшись, заключил Ринат.

Глава XII

Приехав на следующий день в N-ск уже под вечер, Завязин первым делом завез Любу и, проводив ее до квартиры, вернулся в машину. «Сейчас домой», — подумал он, и тут же мучительная мысль о предстоящем объяснении с женой обрушилась на него. Целые сутки эта мысль была наглухо заперта в его подсознании, но теперь, когда он остался наедине с собой и впереди уже не было ничего, что отделяло бы его от разговора с Полиной, она вновь проявилась со всей очевидностью.

Позвонив супруге и сообщив ей, что уже в городе и где-то через час будет дома, Завязин поехал ставить машину в гараж. «Сегодня все расскажу Полине. Люба права — переезжать нужно до того, как родится ребенок… Нет, сегодня точно надо все разрешить», — настраивал он себя на предстоящий разговор, но чем ближе подходил к окончательному принятию необходимости скорейшего объяснения с женой, тем сильнее душу его теснили тревога и беспокойство. «С другой стороны, куда спешить? — в конце концов замаячила перед ним прежняя спасительная мысль. — Еще как минимум месяц в запасе есть… Да и вообще, мало ли что может случиться. Может, произойдет выкидыш, или ребенок умрет при родах», — подумал Завязин и тут