– Что ж, – продолжала Кейт, – по крайней мере, ты знаешь, что у нее не было другого мужчины.

Дейв посмотрел на нее без всякого выражения. И она поняла – нет, не знает. Знает только, что Майкл увел у него жену. И хотя он говорил тогда, у бунгало, что ждет, чтобы она поделилась с ним тем, что узнает, сейчас лицо его говорило о другом: что он не хотел этого разговора, не хотел узнавать о своей жене от кого-то другого.

– Это есть в дневниках?

– Косвенно.

– Расскажи.

К тому времени, когда она закончила, соседские дети уже ушли в дом. Ей хотелось умалить значение «Ауры». Пренебрежительное слово, вскинутая иронично бровь – и они с Дейвом оказались бы в одном лагере. Это был бы циничный ответ месту, которое Элизабет предпочла им обоим. Но она устояла.

Дейв ответил не сразу. Двор притих. Слышалось только жужжание насекомых да приглушенные голоса соседей.

– Хочешь сказать, она летела в Калифорнию в приют каких-то чокнутых сектантов?

– Похоже на то. Я сама разговаривала с ним, и он не произвел впечатления чокнутого. Он знал все о ней и о вашей семье…

– Ни черта он не знает о моей семье.

Она могла бы с ним согласиться. Но кто бы тогда выяснил правду о Джошуа-Три? А факты таковы, что Элизабет платила деньги, снимала их со счетов через банкоматы и готовилась уехать.

Дейв приложился к бутылке с пивом. Дневной свет почти померк, и сквозь кусты пробивалось лишь мерцание свечи. С соседнего участка донесся легкий женский смех. Дейв постучал бутылкой по столу, покатал ее из стороны в сторону, потом поднялся и пошел в дом.

Прошло две минуты, потом пять. Стало еще темнее. Какой-то мелкий зверек зашелестел в запущенных розовых кустах у крыльца. Кейт забеспокоилась. А если Дейв больше не выйдет? Пойти за ним в дом? В конце концов, они оба любили ее. Или не стоит нарушать его уединение, взять сумку и уйти? Соседи погасили свечу и ушли в дом. Во дворе стало совсем тихо.

Если через десять минут не вернется, она вызовет такси. Прикроет за собой дверь и отправится к Крису и детям, в город с висящим над ним невидимым прицелом. Она примирится с этим городом, и последним, что увидит у Мартинов, будет сундучок в прихожей.

Мысли уже сложились в план, когда Дейв вышел из дома, держа в руках еще две бутылки пива, и опустился в шезлонг.

– Ее мать уезжала в какое-то заведение вроде этого, когда Элизабет заканчивала школу. Какая-то духовная община в пустыне. – Он прочистил горло. – Лиз так толком и не узнала, что это было такое, и частенько над этим подшучивала, но, думаю, она отдает им должное за то, что вернули ее мать в строй.

Кейт отметила, что он использовал и прошедшее время, и настоящее – вот такая она и есть, любовь, – нечто, вечно существующее между временами.

Где-то вдалеке завыла сирена, залаяла собака, потом опять все стихло. Застрекотали сверчки, перекрывая звон мошкары, которой так и не удалось замаскировать их недавнее неловкое молчание. Теперь этот звук показался Кейт самым умиротворяющим. Наверно, она испытала облегчение от того, что ситуация неопределенности разрешилась и на ней не лежала больше ответственность за сундучок, о содержимом которого они могли теперь говорить. Возможно, и пиво сыграло свою роль. Босоножка свалилась с ноги; она дала свалиться и второй. Пошевелила пальцами.

Кейт заметила, что Дейв смотрит на ее ноги. Вполне презентабельные, без педикюра, но и не слишком запущенные, с островком облупившегося лака в середине каждого ногтя. Ноги матери, у которой не всегда есть время ухаживать за собой; ноги, которые саутбрукский мужчина каждый день видит у своей жены, шлепающей босиком по дому. Если, конечно, у него есть жена.

– И сильно ты злился на меня за то, что она оставила дневники мне? – Кейт спросила это равнодушным тоном, но была в вопросе какая-то неловкость, даже если он касался иного рода обиды. «Сиделка. Нянька». В запале человек всегда высказывает то, что думает.

– Нет. Может, чуть-чуть вначале. И потом в конце. – Легкий тон, немного небрежный, с намеком на южный шарм. Но лицо его не смягчилось, осталось изможденным, с заострившимися скулами и впалыми щеками. Неужели он теперь всегда будет так выглядеть? Неужели горе и разочарование могут так изменить геометрию лица?

– Я не хотела, чтобы так вышло. Мучилась с этим все лето.

– Просто тебя немножко занесло.

Она вспыхнула, но понимала, что в этом есть доля правды.

– Прости, что накричала на тебя из-за дневника.

Он взглянул на нее и нахмурился.

– Значит, это все-таки ты его потеряла.

– Нет. Я почти уверена, что он был с ней в самолете.

Дейв отвернулся. Не хотел говорить об этом. По правде говоря, и она тоже.

– А когда ты понял, что хочешь знать? – спросила она.

– Ммм?

– Когда ты понял, что хочешь забрать дневники? В начале лета казалось, что они тебе не нужны. И ты мог прочитать их до того, как отдать их мне. Где-то же должен быть запасной ключ, в крайнем случае, можно было взломать сундук.

Он отпил пива и откинул голову на шезлонг.

– Иногда по утрам я просыпаюсь и думаю, что она в душе или будит детей, и только потом, через несколько минут, вспоминаю, что ее нет. Когда все еще настолько реально, невозможно делать то, чего, как тебе прекрасно известно, не хотел бы никто. Но, честно говоря, я на самом деле не хотел ничего знать. – Через монитор из комнаты малышки Эмили донеслись какие-то звуки, и он сделал чуть громче. Тихое хныканье, грозящее перерасти в плач, но потом все стихло.

– Что-то изменилось уже после того, как я отдал тебе дневники. Они, конечно, ее, но она умерла, и в какой-то момент я понял, что понемногу начинаю приходить в себя и больше не могу и не хочу, чтобы все оставалось как есть. Может, я и кажусь бездушным сукиным сыном, но скучаю по ней ужасно. Она была душой этого дома.

Кейт отметила, что он перешел на прошедшее время. Туда-сюда, ближе и дальше от жены.

– Но у нее были свои дела, и очень часто они не имели ко мне никакого отношения. Я злился, пока не узнал, из-за чего все это. Не хочу, чтобы такая ерунда происходила с моими детьми. Хочу, чтобы они знали, что всегда и обо всем могут со мной откровенно поговорить.

– То есть ты хочешь знать, о чем они думают.

Получилось немного иронично, хотя и непроизвольно. Он резко взглянул на нее.

– Ты не все об этом знаешь, Кейт.

– Я не специально. И согласна с тобой. Это очень важно, когда можешь говорить с детьми открыто. Никогда не знаешь, чего они набрались и о чем помалкивают. – Кейт подергала вылезшую из стула нитку. – Ребенком Элизабет была как раз такой.

Последний дневник Элизабет… «Но мне совсем не хочется, чтобы кто-то здесь узнал обо всем, чтобы это отразилось на детях. Как бы дико это ни прозвучало, я горжусь собой».