Подобного рода поведение обычно характеризуется в диапазоне от «хамелеонства» до «предательства». Прежде всего, такие термины употреблялись эмигрантами по отношению к ген. А.А. Брусилову. Однако же, вне сомнения, внешнее отречение от монархии было присуще всему высшему генералитету, в большинстве своем не ожидавшему того, что случилось в ходе февральского переворота. Многие рассчитывали максимум на «ответственное министерство», либо в крайнем случае — на перемену фигуры монарха. Причем такие расчеты военачальники спешили подтверждать и декларациями. Например, телеграмма ген. А.Е. Эверта председателю Государственной думы М.В. Родзянко от 3 марта показывает как раз такой расчет: «Объявив войскам армий вверенного мне Западного фронта манифест Государя императора Николая II, я, вознеся вместе с ними молитвы Всевышнему о здравии Государя императора Михаила Александровича, о благоденствии Родины и даровании победы, приветствую вместе с вверенными мне войсками в Вашем лице Государственную Думу, новое правительство и новый государственный строй». Не успел еще отречься старый царь, как генералитет, морально готовый к его замене, в желании сохранить монархию как таковую старается принять все от него зависящее к тому средства.

Лишь единицы, вроде начальника 3-го кавалерийского корпуса ген. графа Ф.А. Келлера, открыто выступили в поддержку монархии. Прочие повлеклись за событиями. Примечательно, что монархические убеждения генерала Эверта отразились в массовых слухах того времени. Так, в процессе развития событий февральского переворота в Москве прошел слух, что А.Е. Эверт ведет на столицу войска, сохранившие верность императору{272}. Такой слух касался лишь Эверта, что наглядно характеризует несомненную лояльность военачальника царизму как таковому. Слух так и остался слухом, однако же приписывание массовым сознанием москвичей верности одному генералу Эверту показывает многое в личности полководца в смысле его политических убеждений.

Свою роль, бесспорно, сыграл и конформизм — власть есть власть, от которой будет зависеть твое существование. Таким образом, А.Е. Эверт явился обычным русским генералом высокого ранга, против своей воли втянутым в революционный процесс, а потому и достаточно некрасиво ведшим себя в первые дни революции. Например, вскоре после отречения императора ген. А.Е. Снесарев писал в дневнике: «Эверт, Щербачев и т.д. чуть ли не заделались “товарищами”… Спешат, упали, о достоинстве забыли»{273}. По отношению к генералу Эверту это не совсем справедливо. Из пяти наиболее высокопоставленных генералов лишь двое были лояльны к существующей власти — А.Е. Эверт и В.В. Сахаров. Вот они первыми поплатились за свою лояльность царю: 11 марта для Эверта и 1 апреля для Сахарова.

6 марта в Минске прошел парад гарнизона, а 9-го гарнизон во главе с Эвертом принимал присягу Временному правительству. 8 марта Эверт сообщал новому премьер-министру князю Г.Е. Львову: «Несмотря на посланные мною еще 3 марта и в последующие дни Вам поздравления от войск Западного фронта с переходом к новому государственному строю и заявление о присоединении к нему Западного фронта, о сем не было опубликовано ни в агентских телеграммах, ни в столичных газетах, чем вызываются нежелательные кривотолки. Прошу содействия к срочному опубликованию того, что Западный фронт одновременно с прочими присоединился к новому правительству. Желательно, чтобы соответственная правительственная телеграмма вышли сегодня». В тот же день Алексеев уточнил Львову, что две телеграммы Эверта «не были переданы из Ставки, так как их редакция уже не соответствовала тому государственному строю, который установился к моменту получения телеграмм в Ставке»{274}. Смысл в том, что Эверт, объявив об отречении царя, приветствовал Государственную думу и великого князя Михаила Александровича.

Но уже 11 марта 1917 г. главнокомандующий армиями Западного фронта был уволен в отставку с мундиром и пенсией, которая составила 5855 руб. в год, а вместе с эмеритурой — 8000.{275} Первоначально на место Эверта предполагался командарм–9 ген. П.А. Лечицкий, о чем сообщили все газеты, однако Лечицкий в середине марта добровольно вышел в отставку{276}, и главкозапом стал ген. В.И. Гурко.

Осторожный, монархически настроенный, обманутый заговорщиками полководец никому не был нужен. Ясное дело, что любая отставка должна быть хоть как-то объяснена. Дело в том, что новый Верховный главнокомандующий, исполняющим обязанности которого являлся ген. М.В. Алексеев, не настаивал на смене генерала Эверта. Этого захотел новый военный министр в первом составе Временного правительства — А.И. Гучков, враг императора Николая II, один из главных заговорщиков в стане либеральной оппозиции. Смещая ген. А.Е. Эверта, А.И. Гучков заявил М.В. Алексееву, что главкозап не способен командовать фронтом. Гучков говорил об Эверте так: «Полная неспособность которого известна всем, начиная от вас и кончая последним солдатом». Доля истины здесь есть. Однако же сам Гучков еще менее был достоин занимать пост военного министра, для чего, собственно говоря, все же требуются специфические знания, нежели генерал Эверт — командовать фронтом. Всего через месяц после отставки А.Е. Эверта в отставку отправится и сам А.И. Гучков — в результате Апрельского кризиса. Временно исполняющим обязанности главкозапа стал командарм–2 ген. В.В. Смирнов. Через три недели этот пост занял командующий Особой армией ген. В.И. Гурко; в середине мая и он будет заменен ген. А.И. Деникиным — истинным республиканцем.

Главнокомандующий армиями Западного фронта ген. А.Е. Эверт по своим политическим убеждениям являлся убежденным монархистом, и его поведение можно объяснить исключительно растерянностью и попыткой приспособленчества. К счастью для полководца, в отличие от Рузского и особенно Алексеева и Брусилова, играть неприглядную роль ему пришлось недолго. Всего лишь семь дней. О настоящих же убеждениях генерала Эверта свое свидетельство оставил последний царский губернатор Минской губернии. Дело в том, что некоторое время после своей отставки А.Е. Эверт проживал в Минске, после чего переехал в Смоленск. В.А. Друцкой-Соколинский пишет: «А.Е. Эверт, человек изумительно цельный и определенный, не скрывая и не прячась, открыто обвинял себя в предательстве Государя… Он полагал, что главным вопросом момента было обеспечение возможности продолжать войну, и думал, что эта возможность сохранится при удовлетворении требований взбунтовавшегося Петроградского гарнизона и возглавившей этот бунт Государственной думы о смене личности царствующего Монарха»{277}. Как и все прочие высшие генералы, А.Е. Эверт рассчитывал, что после бескровной смены власти страна продолжит войну, а не скатится в революционную смуту. Один этот факт подтверждает мнение не о политической близорукости или наивности генералитета, а о полной неразберихе в головах руководства действующей армией, неадекватности оценок ситуации и перспектив ее развития в данных конкретных условиях. Друцкой-Соколинский, лично знавший генерала Эверта, показывает, что тот говорил: «Я, как и другие главнокомандующие, предал Царя, и за это злодеяние все мы должны заплатить своей жизнью».