– Но кто скажет, как подействует индийская конопля? И я плохо себе представляю, что Квил станет принимать лекарство, пусть даже «натуральное и действенное», – Софи скопировала пронзительный голос мистера Мура, – не зная, какие могут быть последствия. Что, если это только усугубит дело, Габби?

– Я все понимаю, – грустно вздохнула Габби. – Но когда я прочитала отзыв в газете… – У нее задрожал голос.

– Его племянницы? Ха! Он сам его поместил, старый шарлатан!

– Может, ты и права. – Габби не могла скрыть своего уныния.

– Мы должны попить чаю, – решила вдруг Софи. – Тут есть маленькое бистро для леди. Я скажу, чтобы твой экипаж следовал за нами.

Лакей проводил ее до экипажа Софи.

– Это мое самое любимое место в Лондоне, – улыбнулась Софи, когда они вошли в заведение мадам Клары. – Здесь мы можем спокойно побеседовать. Все делают вид, что им ни до чего нет дела, а в действительности только и следят друг за другом. Но столы стоят достаточно далеко друг от друга, так что сплетницы ничего не услышат и им придется лишь умирать от любопытства.

Услышав непочтительные замечания Софи в адрес посетительниц, Габби невольно улыбнулась. За горячим чаем ее настроение улучшилось. Убедившись, что их действительно невозможно подслушать, Габби поведала Софи свою историю.

– Только не говори Патрику, – добавила она, завершая рассказ. – Очень тебя прошу!

– Конечно, не скажу, – рассеянно ответила Софи, углубившись в собственные мысли. – Патрику незачем это слушать, а то у него тоже начнет болеть голова – из сострадания.

Габби хихикнула.

Софи продолжала размышлять вслух:

– Несомненно, мигрени провоцируются застарелой травмой головы.

– У Квила большой шрам вдоль бедра, – неуверенно проговорила Габби.

– Бедро здесь ни при чем, – возразила Софи. – Слишком далеко от головы.

– Ну и что? – Габби осенила неожиданная догадка. – Может, его мигрени как-то связаны с движениями?

– С движениями? О, я понимаю, что ты имеешь в виду! А во время ходьбы у него болит нога?

– Он никогда об этом не говорил, но иногда он прихрамывает. И хромота усиливается, когда он устает.

– Из этого можно заключить, что нога беспокоит его большую часть времени, – сделала вывод Софи. – Но мужчины – на редкость безмозглые существа. У них ничего не узнаешь. Они ни за что не признаются, если у них что-то болит!

– Ну а может, это из-за чрезмерного напряжения? В таком случае более вероятно, что все дело в верхней части бедра…

Габби почувствовала, что краснеет.

– И это может быть. Я имею в виду… – Софи смущенно замолчала, а затем выпалила в лоб: – Наверное, он делает упор на ногу, когда держит тело на весу? – В глазах у нее появился озорной блеск. – Сегодня ночью не позволяй ему переносить центр тяжести на ногу. И пусть не усердствует бедрами. От этого придется отказаться, Габби.

Душа Габби затрепетала в предвкушении, но через миг снова низверглась на землю.

– Ничего не выйдет, Софи. Я сказала ему, что мне не нравится это занятие… то есть не доставляет удовольствия, потому что я не хочу, чтобы на мне лежала вина за его мигрени. А теперь он даже не целует меня, когда желает спокойной ночи!

Габби почувствовала, к своему стыду, что глаза снова наполняются слезами.

– Не кисни, а пересмотри свое решение, – посоветовала ей Софи.

– Я не могу! А вдруг это не подействует?

– Подействует. И больше не покупай всякую гадость у аптекарей, а то в один прекрасный день уморишь его.

– Вообще-то я еще не давала ему ни одного лекарства, – задумчиво произнесла Габби, вспомнив о маленькой коллекции, которую она тайно хранила в своем секретере. – Я ждала, когда случится новый приступ.

– Этого никогда не случится, если ты не пустишь Квила к себе в постель.

– Он сказал, что найдет себе любовницу, – прошептала Габби. После этих слов одинокая слезинка покатилась у нее по щеке.

– Чушь! Я уверена, он ворочается всю ночь, думая, как взломать твою дверь. Когда на первом году брака мы с Патриком на время перестали спать вместе, он не ходил ни к каким любовницам. Только ярился, что я устроила ему такое испытание.

– И ты это делала? – восхитилась Габби.

– Ты удивишься, если я расскажу тебе, какие глупости мы совершали. Но я оставлю это до следующего чаепития. Я обещала сводить нашего юного гостя в амфитеатр Астли на дневной спектакль.

– Я не знаю, как тебя благодарить, Софи. Это…

– Вздор! – засмеялась Софи. – Ты прямо как моя мама. Ты еще не знакома с ней?

Габби отрицательно покачала головой.

– Считай, что тебе повезло. А теперь, – Софи с заговорщическим видом перегнулась через стол, – копи силы. Я буду думать о тебе сегодня вечером. И можно я приведу к вам моего юного друга завтра утром?

– Конечно, – улыбнулась Габби, стараясь отогнать мысль о вечернем мероприятии.

– Анри – французский граф, но сирота и вырос в семье рыбака. Патрику с трудом удалось убедить мальчика, что у него есть титул.

– Правильно. Но какое отношение… О! Ты ведь наполовину француженка, Софи?

– Мы встретились с Анри при сложных обстоятельствах. Это длинная история. Могу только сказать, что в свои двенадцать лет он вел себя очень мужественно. С тех пор как его семья погибла во время революции, он живет с нами, когда у него нет занятий в школе. Сейчас ему тринадцать, и он учится в Хэрроу[17].

– Я буду рада с ним познакомиться.

* * *

Вернувшись домой, Габби обнаружила на подносе два письма из Индии. Но среди них не было письма от Судхакара.

Первое она прочитала с большим интересом. Оказывается, ее план спасения Кази-Рао имеет неплохие шансы на успех. Она даже испытала некоторую гордость от того, что хоть одна из ее фантастических идей принесет ощутимую пользу.

Затем она неохотно взяла другой конверт, где адрес был написан почерком отца. Письмо это жгло ей пальцы. Ричард Дженингем писал, что никогда не сталкивался с более абсурдной просьбой. И выражал глубокое сомнение в том, что англичанин в здравом уме согласится добровольно принимать варево, приготовленное каким-то индийским знахарем. То, что вполне годится для индуса, гибельно для деликатной конституции англичанина. Или она хочет убить своего мужа? В таком случае пусть не рассчитывает на его помощь в претворении своих адских планов. К этому было добавлено предположение – по-видимому, позже, так как ее отец был крепок задним умом, – что она все же раскается в своем грехе и во всем признается мужу.

Габби не удивилась столь низкому мнению отца о ее уме, но ей никогда бы и в голову не пришло, что ее могут заподозрить в убийстве!