нужно обращаться как с частной собственностью, за которую люди должны получать справедливую компенсацию»[495]. Сложно с этим не согласиться. Назначая цену за принадлежащую нам информацию, мы сформируем более эффективный рынок для нашей деятельности в цифровом пространстве. Многие известные личности — от Тима Бернерса-Ли, изобретателя интернета, до Александрии Окасио-Кортес, члена Палаты представителей от Демократической партии, — давно утверждают, что если предоставить всем пользователям возможность оценивать собственный контент и требовать соответствующую компенсацию, то это серьезно упростит реформу цифровой экономики.

Однако, с моей точки зрения, это неверный подход. Как мы обсуждали в этой главе, незаметная и постепенная монетизация частной жизни создает серьезные проблемы. Точно ли мы хотим и дальше ставить на коммерческую ногу собственную деятельность в рамках экспоненциальных платформ, то есть готовы ли признать, что наша переписка с друзьями или родными есть коммерческий продукт, имеющий цену, и позволить Facebook эту цену назначать? Думаю, вы страшно разочаруетесь, узнав, сколько можно таким образом заработать. В 2019 году прибыль Facebook от каждого пользователя составила в среднем семь долларов. Если каждый из нас получал бы половину этой суммы, можно было бы купить чашку кофе. И это за год. Как мы видим, личные данные не так уж дорого стоят. Простите уж, господин will.i.am, даже ваши.

Нам не нужна возможность торговать собственным контентом и личной информацией — нам нужны права, защищающие нас в цифровом поле. И это третий принцип, который должен лечь в основу радикального изменения отношений между рынком и гражданами, — контроль. Каждый из нас должен иметь возможность управлять собственными данными и контролировать их использование.

Мартин Тисне из аналитического агентства Luminate, занимающегося также благотворительными программами, считает, что каждому из нас необходимо гарантировать три безусловных права относительно данных: люди должны быть защищены от избыточного контроля и слежки; недопустимо манипулирование чьим бы то ни было поведением с использованием данных; недопустима дискриминация кого бы то ни было на основе любой информации[496]. Сложно пока сказать, как именно обеспечить всем нам эти права.

Нам пора начинать работу над Биллем о цифровых правах. По аналогии с американским Биллем о правах или французской Декларацией прав и свобод человека и гражданина новый свод цифровых прав должен обеспечить законодательную защиту граждан от произвола со стороны корпораций и государства. Однако любая декларация прав — инструмент в известном смысле пассивный: он сможет защитить от давления со стороны бизнеса и государства, однако вряд ли обеспечит нам возможность использовать собственные данные к личной выгоде. Если мы серьезно намерены изменить отношения между гражданами и рынком, придется найти инструменты для более справедливого распределения выгоды от использования данных.

Отдельные фрагменты данных, как бы они ни были защищены, не так-то интересны: ценными они становятся в агрегированном виде. Данные — это информация о перемещениях тысяч пассажиров, на основе которой можно делать вывод о загрузке транспортных систем или с помощью которой GPS наполняется данными и помогает нам ориентироваться на городских улицах. Данные — это результаты опроса огромного числа пациентов о реакции на лекарства, на основе которого можно делать вывод об эффективности протокола лечения. Данные — это ставшая доступной информация с мобильных телефонов, которая позволяет формировать точные прогнозы погоды. Вот такие массивы данных при правильном использовании приносят обществу пользу.

Существует способ организации данных, позволяющий в максимальной степени извлечь из них выгоду без злоупотреблений, характерных для экспоненциальной эпохи. Однако здесь требуется фундаментальная переоценка отношений между гражданами и обществом, частным и публичным. Вследствие возникновения экономической доктрины свободного рынка привычным стал бинарный подход. Сегодня мы склонны делить экономику на два лагеря: рынок и государство. В контексте модели Фридмана государство вечно некомпетентно и тяжеловесно. Даже левые признают базовую логику противостояния рынок — государство. Прогрессисты же смотрят на возможности государства лишь с несколько большим оптимизмом. Проблема в том, что эта дихотомия ошибочна, так как исключает другие, более эффективные способы организации жизни.

Один из современников Фридмана, Гарретт Хардин, стал знаменит после публикации в 1968 году эссе под названием The Tragedy of the Commons («Трагедия общин»), в котором он с грустью пишет о том, что свободный доступ к ресурсам любого типа неизбежно приводит к истощению этих ресурсов[497]. Речь идет о любых ресурсах общего пользования — от рыбы в открытом море до лесов, принадлежащих сразу нескольким общинам. Люди неизбежно станут действовать в соответствии с личными интересами и в ущерб интересам общества в целом, а потому и рыба исчезнет, и леса вырубят. Теорию Хардина обожали сторонники свободного рынка: по их мнению, распределение ресурсов возможно либо под полным контролем государства (плохой путь), либо с помощью эффективных рыночных механизмов (хороший путь). Так идея общественного доступа к ресурсам вышла из моды.

Однако Хардин ошибался. В 2009 году Элинор Остром, политический экономист, получила Нобелевскую премию за работу, в которой демонстрировала, что общественные ресурсы, к которым все человечество имеет равный доступ, можно охранять и сохранять без приватизации или национализации. Остром описывает общинные системы управления ресурсами как вполне жизнестойкие и способные к самоуправлению, выживающие благодаря сложным наборам формальных и неформальных норм. В случае с реальными общественными ресурсами, к примеру пастбищами, пастухи договариваются и действуют так, чтобы поле не стравливалось слишком сильно. Как выясняется, при общинном подходе возможны организация и управление ресурсами с выгодой для всех, кто ими пользуется[498].

Итак, к принципам информационной прозрачности, совместимости и правовой защиты мы добавляем четвертый — общинность. В экспоненциальную эпоху нам требуется опора в виде новых общин или сообществ, которые помогут не допустить постепенного вторжения частного сектора экономики во все сферы приватной жизни. К счастью, создавать эти новые общины в экспоненциальную эпоху становится все легче. Цифровыми, нематериальными активами управлять сообща даже проще: доступ к ним можно получить из любой точки мира, и поэтому ими могут пользоваться и управлять люди с благими намерениями со всех уголков планеты. В отличие от рыбы в открытом море или деревьев в лесах, объем цифровых ресурсов ничем не ограничен. Благодаря сетевому эффекту и эффекту масштаба, чем больше используется информационных ресурсов определенного типа, тем больше их появляется.

Представьте себе мир, в котором данные являются достоянием сообществ. Определенная информация о нашей частной жизни будет храниться в некоей доверенной среде и использоваться к всеобщей выгоде. Подобные сообщества по управлению данными уже существуют. В Великобритании есть Biobank, который нашел отличный формат использования миллионов отдельных единиц информации об индивидуальных генах. Здесь собраны медицинские