Странно, что в 1956 году люди считали авангардистами и творцами эстетики будущего художников, кем мы восхищались, когда нам было пятнадцать – двадцать лет, и кто был уже известен лет десять среди продвинутых людей старшего поколения во главе с Гийомом Аполлинером[223].

Сам не знаю, как мне удалось среди всех развлечений сдать экзамены на две степени бакалавра. Час пробил: из ученика лицея надо было превращаться в студента. Увлеченный архитектурой, я сообщил семье, что займусь изящными искусствами. Какое было возмущение! Мне нет места среди богемы! Чтобы выиграть время и не потерять полную свободу, я записался в Школу политических наук на улице Сен-Гийом, что ни к чему не обязывало. Это лицемерное смирение позволило мне жить как мне нравилось.

Мистингетт, 1925

Мистингетт в ревю Фоли-Бержер, Париж, 1925

Какая была интересная жизнь! Фильмы немецких экспрессионистов с Конрадом Фейдтом[224] и Луизой Брукс[225], Русский балет, в котором место Бакста[226] и Бенуа[227] заняла новая команда кубистов[228]. Шведский балет, настолько авангардный, что ни один их спектакль не проходил без скандала. «Свадьба на Эйфелевой башне» Жана Кокто на музыку «Шестерки»[229] с декорациями Жана и Валентины Гюго[230]. «Антракт»[231] Рене Клера и Сати. Парижские вечера графа Этьена де Бомона, творчество Дюллена[232], Питоева[233] и Бати[234]. В театрах играли пьесы Жироду, Клоделя[235] и Чехова. Помню постановку «Болезни молодости» Брукнера[236], провозвестника экзистенциализма, его пьесы играли в залах, а иногда в каких-то ангарах! Вновь открывали негритянское, китайское, перуанское искусство… – ничто не было слишком примитивным! В цирке выступали Фрателлини[237], в мюзик-холле – Мистингетт[238], Шевалье[239], сестры Долли[240] и вскоре Жозефина Бейкер[241]. Вечер песни Дамиа[242], бесспорной королевы искренности; Ракель Мельер[243] осыпала нас фиалками; Джон Форчун[244] соединял в себе одновременно Бурвиля[245] и Трене[246]. Барбетт[247] на своей трапеции казалась сразу мужчиной, женщиной и райской птицей. И в самом деле, в эту эпоху написали, сказали и сделали все, что кажется теперь многим, не слишком сведущим, вершиной новизны. Мои родители были в отчаянии, что их сын неспособен заняться чем-нибудь стоящим. Они были неправы, потому что в этой пестрой обстановке я не только сформировал свой вкус, но и завязал серьезные дружеские связи, которые составляли и составляют до сих пор основу моей жизни.