это крах складывающейся репутации. А так, собственноручно и разбойников побил без счета и стерпел боли с песнями. Аника-воин!

- Ваше Высочество! – в лазарет влетела Катенька. – Вы живы?

- Любимая, ты как? Все ли хорошо? – сказал я и увидел, что большинство, может кроме Ушакова, улыбнулись, демонстрируя принятие такого моего общения с женой.

Лишь старый Ушаков, устало развалившись на принесенном ему кресле, осуждающе взирал и на спектаклю, и на мои откровения с Великой княгиней. Но смотрел он, как смотрит родитель на своего ребенка, без излишней злобы, но требовательно, как будто тот без спросу подверг себя опасности и решился оседлать ретивого жеребца. И опасно и нужно бы наказать за непослушание и гордость за то, что смелого и решительного ребенка воспитывает.

- Любимый, все хорошо. Живот… - хотела добавить Катэ, но поняла, что говорить о беременности и особенностях в этой связи сегодняшнего дня не стоит.

- Оставьте нас! – прохрипел я, так как попытался пошевельнуться и чуть угасшая головная боль, переместилась и прожгла плечо. Наверное, и плечо вывихнул и уж, не дай Бог что-то там сломал.

- Ваше высочество! Позвольте только услышать от Вас, кто все же виноват в случившемся, - спросил кто-то из преображенцев, я не заметил кто именно.

- Спросите у Андрея Ивановича, но голштинцев и иных немцев не бейте, они служить будут России. Да и Румянцев защищал меня и Великую княгиню, оставался всей душой верным императрице, - сказал я и прикрыл глаза.

Когда все вышли, Екатерина, понимая, что именно я хотел от нее услышать, рассказала, что живот у нее тянуло, когда все началось. Однако, после стало легче, только поясница побаливает.

- Ложись рядом, - скомандовал я, понимая, какую нагрузку получила жена и что угроза выкидыша очень велика. Поэтому сразу же покой и прямо здесь.

- Но как это будет принято? – опешила Екатерина Алексеевна.

- Да плевать, ложись и моли Бога, чтобы не лишил нас дитя, - на последних силах сказал я и уснул.

Снился мне диалог Петра Федоровича и Сергея Викторовича, разговаривали они о женщинах. Некоронованный император просил позаботиться о Лизаньке Воронцовой, когда та подрастет, подобрать ей хорошего мужа и обязательно, чтобы он ее любил. Просил не забрасывать скрипку и хвалил за великолепные произведения, что пусть и были украдены, но появились в этом мире раньше и уже волнуют просвещенное общество. Мы пили почему-то капучино, который я никогда не употреблял и в той жизни, кроме того, я добавлял ложку подсолнечного масла в этот напиток, а закусывали все это серым, как будто грязным, сахаром. И мне было необычайно вкусно!

- Ваше высочество! Просыпайтесь! – тормошил меня за бок Сергей Салтыков.

Я открыл глаза и смог разглядеть, что рядом со мной, кроме этого неудавшегося, все еще уповаю на то, что адюльтер не случился, любовника Екатерины, еще была чета Чоглоковых, Бернхольс и Миних. Странно, вроде бы его арестовали, так мне сказали, а он тут. Выясним.

- Зачем просыпаться, господа? Я могу быть и зол, если не высплюсь! Тем более, что я все еще прикован к кровати, – сказал я вовсе без злобы.

- Петр Федорович, Вы проспать больше пятнадцати часов и медикусы сказать, что можно Вас перевозить, - сказал голштинский камердинер.

- Бернхольс, учи спряжения русских глаголов, - вырвалось у меня. Вот не знаю, есть в этом времени вообще понятие «спряжение». Но реакции удивления на мои слова не последовало, все только и ждали, когда мое Высочество соизволит собираться.

Тетушка так расчувствовалась, что потребовала раненного племянника тащить ближе к своей юбке. Может, я и не против пообщаться с такой сердобольной родственницей – быть рядом с ней уже подняться высоко в реалиях этого общества. Однако, отменять поход на Южный Урал нельзя, там уже должны начинать действовать. Тот же Неплюев уже довел до сведения киргизов ультиматум, чтобы те отодвинули свои кочевья от Яика на Восток, даже предложил денег. Ждем ответа. И, если сорвется поход, - не то, что уважения в регионе не получим, вся политика там рухнет. Как и мой только зарабатываемый авторитет пошатнется.

Мы ехали в Петергоф, к тетушке. На удивление, ноющая боль не сильно беспокоила, ощущения значительно притупились после невероятно горькой настойки от очередного медикуса, уже с приставкой «лейб». В сон клонило, и я даже умудрился подремать в карете.

В Петергофе были готовы покои и для меня и для Екатерины, которая, впрочем, еще не приехала – лежит на кровати и молится о сохранении беременности. Врачи говорят, что опасность миновала, но обострился сколиоз ангальтцербской принцессы, что просмотрел Листок при осмотре еще тогда Софии Фредерики. Теперь же женушка не может согнуться. Есть вероятность, что те боли внизу спины были связаны со скривленным позвоночником больше, чем с беременностью.

Я помню с десяток отелей со стоимостью за номер в сутки в сто тысяч долларов и выше. Там можно сказать «облизывали», причем если попросить сделать это не только в фигуральном исполнении, то проблем не возникло бы. Под крылышком Елизаветы было тоже самое. Никто бы не понял меня, кабы я попросил служанок облизывать меня, но вряд ли кто сильно возмущался, а служанки так и вовсе проявили понимание, предчувствуя определенные преференции после таких экзерстиций. Так что жил я, как у императрицы за пазухой.

Подробности расследования были доложены Елизавете через три дня. Это была «лебединая песня» Андрея Ивановича Ушакова. Он смог раскрутить маховик Тайной канцелярии и показать, почему именно он смог оставаться у руля своей организации со времени Петра Великого до Елизаветы, оставаясь на своем месте во времена дворцовых переворотов и апогея интриг вокруг престолонаследия Российской империи.

В деле были замешаны и шведы и пруссаки. Первые переправили боевиков под видом беженцев, желающих пойти на службу в егеря Румянцева, а так же провели через дырявую границу десять человек. Немало оружия, прежде всего дюжину штуцеров, им передал посол короля Фридриха в России Аксель фон Мардефельд, им же и финансировалась операция. Форму, между прочим, свободно купили на ткацкой мануфактуре Петра Шувалова. В полк смогли попасть только шестнадцать человек, остальные были либо забракованы, либо вызвали насторожённость у офицеров-егерей. Другие же нападавшие прятались в лесу у Ораниенбаума, после того, как забрали свой заказ из ткацкой мануфактуры.

Почти тридцать человек ночью дезертировали из тренировочного лагеря формируемого Второго Воронежского егерского полка, заговорщики смогли завербовать еще «пушечного мяса» из новоприбывших солдат. В связи с большим притоком новобранцев, отбытию