Процесс индустриализации не обошелся без трудностей, а от людей требовался опасный, напряженный и изматывающий труд. Но и при всем этом, несмотря на то, что преобразования вводились извне, по большей части по почину состоятельных англичан, они натолкнулись на относительно незначительное сопротивление. Тем не менее в первые десятилетия XIX в. Мертир Тидвил, центр индустриализации, был охвачен волнениями, которые достигли своего пика в 1831 г. Мертирское восстание было подавлено войсками; погибло не менее 20 восставших. Спустя восемь лет чартистские волнения в Ньюпорте, в которых участвовало более 5000 человек, были усмирены небольшим отрядом солдат, открывшим огонь и рассеявшим толпу. В том же году в юго-западном Уэльсе начались Бунты Ревекки. Бунтовщики крушили заставы сборщиков пошлин, вызывавшие ненависть у селян. Волнения продолжались до 1844 г., а их участники расширили сферу действия, выступая также против несправедливо завышенной арендной платы и рабочих домов. «Мать Ревекка», символическая покровительница протестующих, в белом плаще и с красным или черным лицом, получила имя от Ревекки из Книги Бытия, которой было сказано «да владеет потомство твое жилищами врагов твоих». 293 нападения на таможенные заставы в 1838-1844 гг. отражали значительную социальную напряженность, возникшую в результате промышленной депрессии 1839-1842 гг., инфляции земельной ренты во время наполеоновских войн, враждебного отношения к землевладельцам и церковной десятине, сокращения общинных земель вследствие усиленного огораживания в 1750-1815 гг., а также высоких расценок дорожных трестов. Враждебность также выражалась в браконьерстве и поджогах.

Волнения пошли на спад после принятия в 1844 г. закона, заменявшего в южном Уэльсе дорожные тресты дорожными комитетами, но следующие десятилетия были отмечены рядом крупных шахтерских забастовок в Гламоргане. Впрочем, необходимо рассматривать эти явления в более широком контексте. Забастовки были естественной реакцией на неотрегулированную индустриальную систему. Очевидно также, что революционные настроения, которые, действительно, имели место, не привели к революции как таковой. В Британии не происходило ничего похожего на Год революций (1848 г.) на континенте. Войска из бреконского гарнизона сыграли важную роль в ряде стычек, но число солдат в Южном Уэльсе в 1839 г. было повышено всего до 1000 человек. Это не идет ни в какое сравнение с численностью габсбургских войск в Венгрии и Италии. Поэтому вряд ли можно говорить о «подавлении» восстаний: революционные настроения не были столь сильны, а требования сводились к устранению определенных поводов для недовольства. Чувство солидарности еще не привилось среди рабочих, а процесс становления трейд-юнионов занял длительное время.

Политическая напряженность, однако, разрешалась не только вспышками насилия. Новый социально-экономический строй, создававшийся в процессе индустриализации, плохо совмещался с традиционной иерархией и практикой. Если этот процесс разрушил светскую и церковную иерархию, то, с другой стороны, он подрывал общераспространенные представления о «валлийском духе», хотя, как и в случае с «английским», «шотландским», «ирландским» и «британским» духом, они, естественно, были весьма условны. Отчасти эти перемены были связаны с иммиграцией. Индустриализации требовалась рабочая сила, особенно в шахтах и рудниках южного и северо-восточного Уэльса. Поначалу большинство рабочих приходило из сельских областей Уэльса, хотя достаточно большой контингент ирландцев также присутствовал в Мертир Тидвиле, Суонси и Кардиффе. Вследствие этого католическая церковь занимает важное положение в современном Южном Уэльсе.

С 1850-х гг. в Южном Уэльсе появилось большое число англичан. 11 процентов населения Суонси в 1861 г. составляли уроженцы юго-западной Англии. Уэльс был одним из немногих европейских регионов, имевших чистый коэффициент иммиграции в XIX в. Иммигранты никак не были связаны с валлийской культурой, которая, впрочем, и без того претерпевала коренную ломку в областях с быстро развивающейся индустрией. Вследствие этого валлийский язык терял свои позиции в тех районах страны, которые превращались в экономические и политические центры; с другой стороны, в 1901 г. более полвины жителей Уэльса все еще говорили по-валлийски, а такие крупные индустриальные города, как Мертир и Суонси, оставались важнейшими центрами валлийской культуры на протяжении всего XIX в.

Однако валлийский язык начинал вытесняться не только вследствие иммиграции. Употребление английского расширялось вместе с ростом среднего класса. Дворяне-землевладельцы в большинстве своем говорили по-английски, но они не имели такого влияния на язык, как группы населения, приобретавшие все большую общественную значимость по мере роста валлийской экономики и укоренения интеграционных процессов: торговцев скотом, владельцев судов и магазинов. Английский был языком торговли; на английском велась финансовая отчетность, а валлийская элита получала образование в английских колледжах.

По мере распространения английского языка, он стал приобретать политическую нагрузку, отчасти вследствие оживленных споров о роли и сущности государственного образования. Кроме того, во второй половине XIX в. язык стал одним из аргументов в мощной политической кампании, направленной против землевладельцев-консерваторов и англиканской церкви. Истинно валлийскими ценностями провозглашались либерализм и нонконформизм. В определенной степени эти процессы протекали параллельно с ирландским движением за гомруль и гэльским возрождением конца XIX в. Так, либерал Томас Эллис, избранный в члены Парламента от Мерионета в 1886 г., объявил в своем обращении к избирателям о своей поддержке гомруля для Ирландии и Уэльса, лишения официального статуса англиканской церкви в Уэльсе, пересмотра земельного законодательства и передачи образовательных учреждений под общественный контроль. Движение Камри Видд («Будущий Уэльс» или «Молодой Уэльс»), аналогичное ирландскому движению за гомруль, образованное в 1886 г., завоевало значительное влияние, но весьма ослабло в середине 1890-х гг. из-за антагонизма между южным и северным Уэльсом.

Существенно возрос интерес к культурной истории Уэльса, активно развивалась валлийская поэзия, пелись валлийские хоралы, а в 1858 г., через два года после написания валлийского национального гимна, был возрожден айетеддвод (ежегодный фестиваль бардов). Создание новых учреждений, таких как Университетский колледж в Аберистуите (1872 г.), свидетельствовало об усилении патриотических настроений, получивших свое выражение в институтах, заинтересованных в их укреплении и служивших в качестве необходимой платформы и точек притяжения для поборников валлийской идеи. В 1907 г. королевской хартией были учреждены Национальная Библиотека и Национальный Музей.

В политической сфере валлийцы склонялись к либерализму. При Дэвиде Ллойд-Джордже, министре финансов (1908-1915 гг.) и премьер-министре (1916-1922 гг.), валлийский либерализм достиг пика своего политического могущества, но, как и в случае с шотландцем Ремси Мак-Дональдом и лейбористами, он оставался частью британской политической системы. Ключевые вопросы валлийской политики конца XIX в. — земельная реформа, лишение официального статуса Англиканской церкви и государственное образование — входили в радикальную программу либералов и таким образом влились в русло общебританской политической жизни. Агитация против завышенной арендной платы и церковной десятины иногда вызывала волнения, особенно в 1887 г., но землевладельцы не страдали от насилия: валлийцы стремились дистанцироваться от более жестоких проявлений протеста в Ирландии.