Стоило мне подумать об этом, как на улице каркнул ворон.

– Опять ты! – раздраженно воскликнула я и встала со стула, чтобы затворить окно.

Когда я взялась за ручку пластиковой рамы и уже готовилась затворить ее, сзади раздался треск. Забыв об окне, я резко развернулась и закричала – возле кухонного стола заискрилась розетка. Схватив прихватку, я выдернула из нее электрическую вилку от микроволновки. Розетка еще какое-то время горела, но вскоре потухла, став черной, как угли.

– Да что это такое, – прошептала я, рвано дыша от страха.

На улице снова каркнул ворон.

Ночью перед премьерой я не могла сомкнуть глаз. Сначала боялась, что в квартире опять что-то случится, а потом, когда успокоилась, в голове принялись вертеться предполагаемые события будущего дня. Я начала репетировать разговор с Кристофером; представляла, как едко буду задавать ему вопросы и как он будет неумело на них отвечать. При этом я беспокоилась. Все-таки художественный руководитель был невменяемым, и я не до конца понимала, чего от него можно ожидать. Меня окольцевала тревожность. Но совсем чуть-чуть. Незначительно. Самоуверенность все-таки брала верх.

Лежа в постели, я глядела в потолок, освещенный ночной луной, и воображала, как положу конец всем убийствам. Как спасу других девушек-журналистов. Я так явно представляла себе это, будто вспоминала о том, что уже произошло.

Я уснула с рассветом. И последней мыслью перед сном была: «Огонь. Везде огонь. На татуировках, на картинах, на номерках гардероба. Почему этот огонь обжигает? Почему обжигает искусственный огонь?» Подсознание дало ответ, сокрушающий, лишенный здравого смысла и логики – все дело в нечистой силе. Этот ответ так сильно ошеломил, что я даже сипло вздохнула. Но утром, проснувшись от звонка будильника, я забыла о том, что пришло ко мне ночью. И не вспоминала до момента, пока не переступила порог кабинета художественного руководителя…

Ошибка. Я заблуждалась. Во всем.

– Сара, ты уже у театра? – обеспокоенно спросила Джейн по телефону.

– Нет, буду минут через пятнадцать. – Я посмотрела на наручные часы, которые показывали половину шестого.

– Я опаздываю! – чуть ли не в отчаянии произнесла Джейн. – Редактор отпустил на полчаса позже. Ты подождешь меня?

– Ты приедешь только к половине седьмого? – раздраженно спросила я.

– Да, скорее всего.

Я глубоко вздохнула, глядя на проезжающие мимо машины и мелькающие за окном автобуса многовековые лондонские здания. Их обволакивал туман, а еще с утра моросил дождь. Как всегда – Альбион прозябал в мерзкой погоде.

– Джейн, ты же понимаешь, что я не могу тебя ждать, – стараясь унять злость в голосе, произнесла я. Но мои руки сильнее сжали телефон. Я почти его раздавила, когда отвечала Джейн на ее просьбу.

– Сара, – взмолилась подруга.

– Все, мне скоро выходить, отключаюсь, – произнесла я и сбросила вызов.

«Почему именно в день, когда решается судьба мира, Джейн опаздывает?!» – подумала я и со злостью кинула телефон в сумку. Послышался глухой звук – смартфон ударился о ежедневник с записанными вопросами художественному руководителю театра «GRIM» – мистеру Бейлу; с вопросами, на проработку которых ушло больше недели.

Я оказалась на Пикадилли примерно без двадцати минут шесть. Мне никогда не удавалось приезжать вовремя. Я располагала только двумя вариантами развития событий: либо опоздать, либо прийти за полчаса или час до назначенной встречи.

– Целую неделю мы не видим ничего, кроме тумана, Фред. Это ужасно. На дворе шестое июня. Лето! Где солнце, Фред? – услышала я женский голос. Его обладательница – кажется, американка – прошла мимо меня, держа под руку статного мужчину.

– Подожди, скоро все придет в норму, – ответил женщине ее спутник.

«Скоро все придет в норму», – про себя повторила я, ощутив, как по всему телу пробегают мурашки. То ли от липкости тумана, то ли от вдруг появившегося беспокойства и отсутствия рядом Джейн я поймала себя на мысли, что все-таки переживаю. И снова – совсем чуть-чуть. Я переживала так, как если бы мои чувства были не моими. Как если бы мне их подбросили.

«Чертовщина какая-то», – хмыкнула я и направилась в сторону театра. Я шла медленно, с расстановкой, дыша полной грудью и вспоминая, как каждый день бежала на работу по этой же самой улице; как на ней целовалась с Джеймсом и как шла под руку с Томом Хартом, думая, что люблю его больше, чем это можно выразить словами.

Но я правда любила его.

Это казалось настоящим безумием – любить человека, которого едва знаешь; которого чаще видишь на сцене театра, чем рядом. Но я любила его. Такого нелепого, иногда доброго, а порой злого. Любила. По-своему. Так, как его не любил и не полюбит больше никто.

«Но это в прошлом, – с ненавистью подумала я. – Теперь мне все равно».

Верила ли я своим мыслям? Пожалуй. Но пока в голове крутилось одно, сердце твердило совсем другое.

Любишь. Любишь. Любишь.

Дверь театра открылась с не свойственным ей скрипом. Пройдя внутрь, я поежилась. В помещении стояла липкая тишина. Я надеялась увидеть в здании возбужденных актеров, бегающих по лестницам в поиске костюма или аксессуара. Я думала, что на глаза попадется взволнованный Отис, повторяющий роль, или Циркач, метающий во всех ненавистные взгляды, потому что ему «мешают сконцентрироваться». Но ничего этого не было. Меня встретила тишина, которая обычно присутствует в похоронном зале или в комнате умирающего.

Ожидание смерти. Вот как называлась тишина, в которой я оказалась по собственной воле.

– Сара? – услышала я спиной. Кто-то зашел в театр следом за мной. Мужчина. Нет, парень. – Сара Гринвуд?

Я обернулась и увидела незнакомого молодого человека. Возраст определить оказалось сложно, но младше меня это точно. Его по-девичьи миловидное лицо показалось самым красивым, что я видела в жизни.

– Да, – ответила я с осторожностью.

Быть осторожной – вот с какой мыслью я покинула свою съемную квартиру. И никому не доверять.

– Меня зовут Льюис. – Парень протянул руку и искренне улыбнулся. Его голубые глаза, почти такие же, как у Тома, блеснули. По привычке я взглянула на шею. Татуировок не было.

– Очень приятно. – Я пожала теплую и мягкую ладонь парня.

– Вы пришли раньше, – заметил Льюис. – Я должен был встретить вас ровно в шесть. Простите, что набрасываюсь со спины.

– А кем вы работаете в театре?

Мне не приходилось встречаться с этим молодым человеком. Я не видела его ни у барной стойки, когда приходила на спектакли «GRIM», ни в гардеробе.

– Будущий актер, – гордо заявил парень. – Примерно через года два вы сможете увидеть меня на сцене. Ред говорит, что я обладаю всеми задатками для того, чтобы влюблять в себя публику.