Про дневники они толковали больше всего.

— Самая реальная угроза для нас для всех, — настаивал Гуськов, — это как раз дневники. Все, стервец, знал в таких подробностях, что там всем нам могилка гарантирована…

— А может, их нету, дневников-то? — с надеждой сказал Суконцев. — Ведь вы смотрите: «Милорда» этого мы прочесали от и до. Дома у него обыск провели по всем правилам. Пусто ведь!

— Дневники есть, — презрительно усмехнувшись, сказала Нюся.

— Ну, может, они так и пропадут с его смертью? — не сдавался Суконцев.

Нюся опять не согласилась с ним:

— Не могу ничего определенного пока сказать, но чувствую по себе, что что-то начинает просачиваться наружу…

— Вот и я о том же! — поддержал ее Гуськов. — А у меня чутье на эти дела — будь здоров. Как у ревматика к непогоде кости ломит, так и у меня… А сейчас словно зуд пошел по всему телу… А насчет того, что нигде нету… Не мог он это дело своей юной прошмандовке завещать, как думаете? Какой-нибудь тайничок с деньгами, с драгоценностями — и дневник заодно. Ты вот прикинь на себя, как бы ты сделал? — обратился он к Суконцеву. — Молоденькая любимая жена, этакий цветок… в проруби… а ты знаешь, что скоро тебе конец. Неужели ты бы не доверил ей все самое дорогое, самое заветное?

— Я? — с удивлением глядя на него, переспросил Суконцев. — Да ни в жизнь!

— Ладно, неважно! — подвел итог Гуськов. — Рассмотрим как рабочую версию, коли других нету. Скажи, Анна… — неожиданно официально обратился он к Нюсе. — Как ты думаешь, где он мог устроить свою главную захоронку?

Нюся ненадолго задумалась:

— Ну раз нет дома и нет в офисе, значит, либо в банковской ячейке, либо где-то еще.

— Банковская ячейка отпадает, — сразу сказал Гуськов. — Тут я уже приложил руку, провел оперативно-розыскные мероприятия по обнаружению средств якобы международного преступника Разумовского.

— Ну тогда так. Мог отдать кому-то на сохранение, что маловероятно, либо еще какое-то место, про которое мы пока не знаем. Скажем, еще одна его квартира или какая-нибудь дача, загородный дом… Я думаю так. Если кто и знает о тайнике — если он существует, конечно, — так это наша девочка-целочка. Невеста. И где бы он ни был — в какой-то квартире, на чьей-то даче — она нас туда рано или поздно приведет. А пока она туда не сунулась — нам вроде как и бояться с этой стороны нечего…

— А Кент? — спросил Суконцев.

— А что Кент? Кента даже ФСБ залови — у него против нас ничего нету, одни голые слова. Один поклеп, и все. Ты как думаешь, Нюся? — вдруг обратился к ней Гуськов. — Что ты все молчишь-то?

— А что говорить? Может, давай возьмем эту Грантову невесту, да малость подергаем за волосок-пискун? Небось сразу, все, что надо, вывалит…

Мужики аж переглянулись — такая ненависть прорвалась вдруг в Нюсиных словах.

— Я против! — сразу сказал Суконцев. — Брать — это значит, что ее придется кончать. Мороки не оберешься. А потом в нашем положении еще и мокруху на себя вешать — это как-то уж совсем чересчур. Я против…

И вдруг Нюся вспомнила, что совсем недавно Лена рассказывала ей и Марии Кузьминичне что-то про дачу в Жуковке, про малиновое вино. Тогда она совсем не придала этому рассказу значения. Удивительно: ее поразил не сам факт их совместной поездки за город, а восхищенный Леночкин рассказ о том, как Игорь читал ей на заснеженной дачной дорожке ахматовские строки: «По твердому гребню сугроба в твой белый заснеженный дом такие притихшие оба в молчании нежном идем…» — ну что-то вроде этого. Ах ты ж! Как, блин, красиво! Когда-то он возил и ее на эту дачу, правда не зимой, а летом, и, может, как раз потому никаких стихов ей не читал. «Ладно, — подумала она сейчас, вспоминая все это, — не подохну от зависти. Пусть тебе стихи, а нам подай что посущественнее…»

— Не надо никого мочить, мужики! — чуть не закричала она. — Есть идея. Я только сейчас вспомнила, действительно существует дача. Только она как бы не Грантова, а его дядьки, старого ветерана. Я даже вспомнила, что дед этот киоскером на станции работает. Не сидится ему, видите ли, старому вояке, на пенсии, газеты продает. Вот я и думаю: это будет самое милое дело — девушку туда выманить, а там уж и потрясти ее как следует. Может, даже не мучить, а культурненько, с помощью лекарства поспрошать… А вообще, можно пустить по ее следу и братков, чтобы, если случится что, мы сами остались бы чистые. То есть братки, к примеру, грабят дачу, а мы на зачистке — типа милицейский патруль. Дескать, случайно проезжали мимо, увидели нарушение законности и вмешались. Ну а что при этом погибли и хозяева, и налетчики — чья ж тут вина? Просто роковое стечение обстоятельств.

Она самодовольно посмотрела на генералов. Глаза ее горели от вдохновения.

— А что, — воодушевился Гуськов. — Что-то в этом есть, а Сеня?

— Может быть, — вздохнул тот. — Только как-то все через ж… В смысле — слишком уж хитроумно.

— Вот и хорошо! — быстро возразила Нюся. — Зато чище получится. А то вам все бы дубиной работать…

— Э, брось! — не согласился Гуськов. — Вон как Гранта заделали! Комар носа не подточит!

— Это что — ваша работа? — серьезно глядя на него, спросила Нюся.

— Почему сразу наша! — тут же дал задний ход генерал. — Я просто про то, что изящно кто-то все проделал. С этим, надеюсь, ты не будешь спорить?.. Ладно, может, оно и действительно ничего, это твое предложение, — в раздумье остановил он сам себя. — Тут только до мельчайших деталей надо все продумать. До мелочей. Вот, к примеру, как ты ее выманишь-то?

— А очень просто. Позвонит ей сам этот дядька и попросит приехать проведать старика. А звонить будет кто-нибудь из вас. Сказать, что он себя, мол, плохо чувствует, сердце, мол, прихватило, — она и помчится. Я думаю, если учесть, что она со стариком вообще всего-то один или два раза разговаривала, все пройдет в лучшем виде, подлога не заметит…

На том и порешили: Нюсин план утвердить, разработку его в деталях доверить тоже ей. Большая и нежданная честь.

«Какие ж они сволочи, все эти мужики», — привычно думала Нюся, не отдавая себе отчета, что первым номером за этими анонимными «мужиками» видится ей Грант, которому она все мстит и все никак не может отомстить…

После того их совещания Нюся исчезла почти на неделю, но Гуськов по этому поводу почти не волновался: сказала, что сразу сообщит, когда все будет готово, значит, сообщит. В любом случае прорежется — готово, не готово, неважно, поскольку ей самой-то деваться некуда. Однако она как раз объявилась — доложить, что все получится как надо и даже лучше…

Она не стала, как собиралась сначала, устраивать звонок от имени деда — еще неизвестно, что из этого получится, проколоться можно на какой-нибудь ничего не значащей чепухе за милую душу. Она позвонила сама, чтобы все уж вышло наверняка. Позвонила, конечно, не от своего имени, а якобы она соседка… То есть даже и не совсем соседка, а экономка на соседней даче… Что такое экономка? А это то же самое, что раньше называлось домработницей. Она там все время живет, на даче, караулит ее, а главное — топит. Это ж, знаете, не в городе — надо все время следить за котлом. Упустишь отопление, так порвет трубы, что убытку будет ого-го сколько… Так она убалтывала Лену, завоевывая ее доверие, и вдруг, словно спохватившись, сказала о дяде: