Шрифт:
Интервал:
Закладка:
* * *
Могильная плита на заднем дворе дома была едва заметна среди теней, отбрасываемых двумя кустиками терновника. По ней было видно, что она не новая — голубое стекло поблекло, а местами и вовсе поросло мхом. Теолрин опустился перед плитой на колени, на время забыв о саднящей боли в левой ступне, и попытался вспомнить отца. Простого, спокойного, никогда не лезущего на конфликт ни с ним, ни с матерью — и если раньше Теолрин считал эти качества недостатками, то сейчас видел их в ином свете.
«Я ведь так много не успел ему сказать. Стольким поделиться…»
Одобрил бы отец его авантюру или же отчитал за неоправданный риск? Понравилась бы ему Джейл, или же он счел бы ее не в меру мужеподобной? Какими советами поделился бы с ним? Так много вопросов теперь останется без ответа.
Да, они никогда не были близки так, как это бывало в других семьях — но все-таки… Все-таки они были семьей. И сейчас Теолрин, как никогда, чувствовал себя опустошенным.
— Давно? — сглотнув ком в горле, коротко спросил он, зная, что мать стоит за его спиной.
— Два с половиной года, — глухо отозвалась она.
— Из-за чего?
Мать помолчала, и молчание это решительно не понравилось Теолрину.
— Из-за чего? — повторил он уже требовательнее.
— Работа, — наконец ответила она, вздохнув. — Условия оказались тяжелее, чем он думал. А ради тех денег, которые ему обещали, отцу приходилось работать по четырнадцать часов в сутки. Они пытались как-то бороться с этим произволом, даже устраивали забастовки — но все кончилось тем, что их всех избили и отправили на несколько суток в карцер. Там он и… заболел. — Мать снова шмыгнула носом, и звук этот заставил Теолрин стиснуть ладони в кулаки. — Я говорила ему уйти оттуда или хотя бы передохнуть пару недель, но… Ты же знаешь, он никогда меня не слушал. Говорил, что все в порядке, что он справится, что нужно еще немного подождать, и условия станут лучше… — Ее голос задрожал. — Его отпустили только когда он начал кашлять кровью, и… было уже поздно что-то делать.
«Они уезжали из Дар-на-Гелиота в поисках новой, лучшей жизни… — Теолрин зажмурил веки, чтобы не заплакать от отчаяния. — А по итогу отец нашел лишь произвол и смерть… Разве это правильно? Разве это справедливо?»
Небодержцы держат нас на поводке страха и безоглядной покорности, — вспомнились ему слова проповедника на площади. — Но разве такой жизни мы хотим? Разве для этого трудимся, денно и нощно, в мастерских и фабриках, в кузнях и плавильнях, тягая тяжести и собирая стекла?
— Я не оставлю это безнаказанным, — прошептал Теолрин, мысленно представляя, как поднимает того секретаря за грудки, а потом забрасывает куда-нибудь в жерло плавильни. А потом делает все то же самое со всеми, кто к этому причастен…
Разве Боги даровали всем нам жизнь лишь чтобы мы страдали изо дня в день? Может, пришла пора перестать жить, словно овцы, которых пасут, чтобы позже предать на заклание?
— Не говори ерунды, Тео. — В голосе матери проснулись привычные нравоучительные нотки. — Кому и что ты докажешь? Такова жизнь, и никто, даже Небодержцы, с этим ничего не могут поделать. Иди в дом. Отдохни, а завтра поговорим.
«Завтра… — Теолрин приоткрыл веки. — Завтра мне нужно решить, как достать осколок для Факела… Черт! Почему все проблемы наваливаются разом?»
— Да, мам. — Еще некоторое время поглядев на тусклые грани могильной плиты, Теолрин медленно поднялся. — Ты права. Обсудим все завтра.
Перед его глазами все еще мелькала одинокая фигура проповедника — человека, что знал, что за его слова он вскоре будет схвачен инквизиторами и предан казни. Человека, что любой ценой стремился донести до обычных людей слова о том, что, возможно, стоит что-то поменять. Что-то глобальное…
Я говорю вам: будьте же как дикие кошки, что сами себе хозяева и отгрызут руку любому, кто осмелится диктовать им правила жизни. Я говорю вам: пришла пора нам, Детям Стеклянных Небес, стать хозяевами Таола и вести его к лучшей жизни. Задумайтесь над услышанным, ибо скоро настанет момент, когда каждый из вас должен будет решить — устраивают ли его старые порядки, или же он хочет видеть новый Таол. Таол, свободный от гнета Небодержцев, Летающих и их служителей в масках. Таол, свободный от прихотей алчных графов, герцогов и королей!
Сейчас Теолрин как никогда был уверен в том, что он будет среди тех, кто постарается создать новый Таол.
Лучший, чем тот, что есть сейчас.
Глава 35
Перед тем, как лечь спать, Теолрин искренне понадеялся, что грядущий день хоть немного скрасит ту боль, которую он испытал от услышанного от матери, и приведет его мысли и чувства хотя бы в подобие порядка.
Однако спустя несколько беспокойных часов сна выяснилось, что наступивший день не принес ему никакого облегчения — только недосып в дополнение ко всему. Теолрин чувствовал себя, словно разбитая вдребезги стеклянная ваза — казалось, ничто не в силах вернуть его в целостное состояние. В его груди засела боль, обида и тревога, голова гудела и трещала где-то позади висков, а на левую ногу было практически невозможно опереться — каждая попытка отзывалась яркой вспышкой боли.
Со всем этим было неудивительно, что первая половина дня превратилась для него в сплошные мучения — особенно когда приходилось отвечать на расспросы матери. Расспросы, которым не было видно ни конца ни края.
Само собой, он выкручивался, насколько умел. Наплел душераздирающую историю о том, как они втроем отправились в столицу в составе благотворительного отряда, что занимается обустройством жизни брошенных на произвол судьбы детишек — благо, Джейл (которой явно огромных трудов стоило смириться с ролью его девушки) и Клэйву (что весь день сидел за столом с горящими щеками и прикрыв ладонью большую часть лица) хватило ума мило улыбаться и стройно поддакивать его милому набору лжи. Разумеется, ни о какой правде речи даже не могло идти — Теолрин даже представить не мог ту ситуацию, при которой решился бы выложить матери настоящую историю о том, как и зачем он оказался в столице. Ну уж нет — лучше ложь. Пусть и с этой ложью ему приходилось отвечать на нескончаемый поток вопросов.
Да, мам, нормально я питаюсь. Нет, не похудел, тебе кажется… Да, буду брать пример со своей девушки. Да, во всем, кроме татуировок, я