Заплаканная секретарша окинула вошедших мутным взглядом и, не спрашивая ни о чем, кивнула в сторону директорского кабинета.

– Вам, наверное, туда, – сказала она, и недоумевающие Вербин, Марина, Иннокентий и Лукоморов двинулись вперед. Несколько стоявших здесь же учительниц негромко между собой переговаривались. Все они были какие-то перекошенные, с влажными от слез красными глазами.

В самом кабинете директора не было – он так и не появился на работе.

Видно, действительно болел. Зато сидело несколько плотного телосложения мужчин, один вид которых навевал серьезные мысли. Иннокентия они сразу узнали.

– А ты тут что делаешь? – обратился к нему один из сидящих за длинным столом. – Ты вроде теперь по другой части…

– Выходит, по этой же, – ответил Иннокентий, пожимая последовательно руки сотрудникам своего бывшего отдела. Это были «убойщики» из УВД, с которыми он прежде работал.

Киру Владимировну нашли рано утром – ее успевшее окоченеть тело обнаружил дворник, принявшийся было за уборку листьев вокруг здания интерната. Место тут было глухое: кругом склады, высокие заборы, людей ходит мало, потому труп и пролежал незамеченным с вечера.

– Удар сзади по черепу тупым тяжелым предметом, – прокомментировал один из «убойщиков». – Тело уже увезли, вот предварительный осмотр. – Он протянул лист бумаги сперва Иннокентию, а потом, сообразив, кто из вошедших начальник, – Вербину.

– Посмотрите, если вам интересно, – добавил он, и глаза оперативника блеснули любопытством.

– А вы тут почему? – тотчас же спросил он. – Может, это все как-то связано?

Вербин посмотрел на Марину, как бы приглашая ее ответить на этот вопрос.

Она кивнула.

– Это связано непосредственно, – сказала она. – Я была здесь вчера. Мы разговаривали с Кирой Владимировной… С потерпевшей… С пострадавшей. – Марина спуталась от волнения, сбилась. Действительно, как ей теперь следует называть убитую женщину – заместителя директора интерната? Подозреваемая?

Потерпевшая? Нет, наверное, все-таки раз ее убили, то она не подозреваемая и не потерпевшая: потерпевшими ведь называют тех, кто остался жив…

Черт, как все сразу запуталось и как одновременно прояснилось.

Лица «убойщиков» как по команде сделались очень похожими: в них появилось что-то хищное, они будто тянули воздух носами, чуя добычу.

– Кто это сделал? – быстро спросил старший опергруппы, и его руки, опирающиеся о стол, на-пружинились, словно он собирался мгновенно вскочить и устремиться в погоню. – Вы знаете, кто убийца?

Марина растерялась – она впервые оказывалась свидетелем при начале расследования убийства. Да что там свидетелем – она вмиг сделалась участницей.

– Когда вы виделись с убитой? – резко спросил старший «убойщик» – О чем вы с ней разговаривали? Что вас привело сюда?

Марина вдруг вспомнила много раз слышанные ею в милиции разговоры о том, что «убойщики» – люди, не слишком-то похожие на других милиционеров. Люди с мертвой хваткой, как волкодавы. Они занимаются страшными кровавыми преступлениями, и это накладывает на них определенный отпечаток.

– Подождите, – вмешался Вербин. – Что вы так сразу? Старший лейтенант Карсавина все вам расскажет, но несколько позже. У нас есть своя работа, а у вас – своя. Вы сейчас чем занимаетесь, товарищи офицеры?

– Опрашиваем сотрудников этой богадельни, – мрачно ответил один из оперов. – А что?

– Детей не опрашиваете?

– Пока нет, – так же угрожающе сказал «убойщик». – Понадобится, и детей будем опрашивать.

– Ну, так вот. – Вербин заставил себя улыбнуться, чтобы разрядить обстановку. – Пока дети вам не нужны, мы как раз пойдем поговорим с ними.

Ладно? А вы пока беседуйте с сотрудниками, только никого не отпускайте. И знаете почему? Потому что убийца – один из них. это точно.

– Кто? – разом спросили все трое, и снова у всех троих появилось одинаковое выражение на лицах. Схватить и вырвать признание!

– А вот это мы вам сейчас сказать не можем, – усмехнулся Вербин. – Вот побеседуем с детками, и тогда уже станет понятно. Но в целом картина ясна, в общих чертах по крайней мере. Мы хоть и не такие важные люди, как вы, но тоже кое-что умеем.

– Вы же из «полиции нравов»? – уточнил старший «убойщик». – Правильно я понял? Так тут что все – с нравами не в порядке?

– С нравами везде не в порядке, – покачал головой Вербин – Не только в этом интернате. Сюда нас привело конкретное дело.

Они вышли в приемную, а затем в коридор. Уже выходя, Марина внезапно поймала устремленный на нее взгляд. Кто-то из находившихся в приемной пронзительно посмотрел на нее и тотчас отвернулся.

На мгновение задержавшись в дверях, Марина машинально оглянулась, но не увидела ничего примечательного. Три учительницы, мнущие в руках носовые платки, секретарша и невзрачного вида мужчина в сером пиджаке, стоящий вполоборота к окну.

Марина увидела его профиль, и внезапно он показался ей знакомым. Где-то она уже видела этого человека. Но где? Память молчала, и Марина решила отложить это на потом – сейчас самым важным делом было найти тех троих детей. Она закрыла за собой дверь и присоединилась к коллегам, вышедшим в коридор и обменивающимся впечатлениями.

– Все ясно, – хмыкнул Иннокентий. – Эта тетка, как, бишь, ее… Она вчера поговорила с Мариной и сразу сообразила, чьих это рук дело. Деток своих узнала и, конечно, поняла, кто их в фильмах снимает. Видно, у нее были какие-то подозрения, но она точно ничего не знала. А как Марина ей фотки показала и все объяснила, до тетки моментально доперло. Но она не хотела ничего говорить, хотела сама сначала разобраться. Вот и разобралась…

Происшедшее действительно теперь вырисовывалось достаточно выпукло. Сейчас Марина уже понимала, чем было вызвано такое странное поведение Киры Владимировны накануне. Конечно, она сразу узнала детей. И, видно, сразу сообразила, кто из сотрудников может быть в этом замешан. Но не могла поверить!

Не могла заставить себя поверить, не разобравшись предварительно.

Что ж, Марина понимала покойную, понимала ее смятение. Ведь она сама час назад не могла поверить в то, что Вадим имеет отношение к преступлению.

Точно так же случилось и с Кирой Владимировной. Если женщина почти двадцать пять лет отработала в этом интернате, он стал для нее родным домом, ее родной семьей, то для нее слишком невыносимой была мысль о том, что кто-то из ее коллег, из людей, которым она всегда доверяла, оказался преступником.

Бог знает, о чем она думала вчера! Какие мысли роились в голове этой женщины?

О чести интерната? О предстоящем позоре для всего коллектива? О том, что она виновата в том, что недоглядела?