— Мало ли у нас знакомых, через кого мы можем переброситься вестями.

— А все-таки?

— Я не допущу неприятностей добрым людям, — поднялась вдруг Мария. Она самовольно подошла к столику у окна, взяла графин, налила воды, сделала несколько глотков и со стаканом вернулась на свое место, сообразив, что этого, наверное, нельзя делать в ее положении, по-детски оправдалась: — Ой, простите…

И это неожиданное извинение показалось Киричуку настолько наивным, что заставило усомниться: убежденный ли враг перед ним, что в общем-то позволяло относиться к ней снисходительнее. Во всяком случае, Василий Васильевич не признавал в женщине убежденного националиста — пожалуй, она права, говоря, что заигралась в «тайную игру», а это несколько меняло дело.

Продолжая допрос, Киричук напомнил Марии Сорочинской об обращении Верховного Совета УССР, ЦК компартии Украины и Совнаркома республики, дававшем возможность таким, как она — оуновка, спасти себя при условии чистосердечного раскаяния и оказания помощи органам власти в разгроме банд. Мария словно очнулась, смахнула слезу.

— Где сейчас находится Петр Сорочинский, вы знаете? — подоверительнее спросил Киричук.

— Нет, не знаю… Он стремился к Зубру.

— Он уже возле него.

— Смотри-кась!.. — вырвалось у Артистки.

— Ваш муж Николай Сорочинский не будет стремиться к брату?

Мария немного подумала.

— Едва ли… а там кто знает, — пожала она плечами, успев подумать: «Все знает… и спастись можно, намекает… чего бы он тогда про указ мне… и о чистосердечном признании… о помощи власти напрямую сказал… боже мой, как быть-то?..» И поправилась: — Но я могла бы, если надо, нацелить Миколу к Петро, который у Зубра… Поимейте в виду, я готова помочь, как говорится, чем смогу…

До полуночи в березовой роще близ хутора «Три вербы» майор Весник обговаривал с Угаром план захвата главаря банды — Кушака.

Местность от Сосновки до Львовщины Иван Николаевич хорошо знал, и Проскура скоро перестал удивляться замечаниям майора, высказываемым Угару.

Кушака решили брать после того, как он обеспечит проход неизвестного функционера, которого будут встречать Угар с Проком. Проскура по обстановке должен будет решить, как дальше быть с пришельцем. Весник посоветовал: «Арест функционера вместе с Кушаком нежелателен по той причине, что этим актом мы провалим Угара».

Угар терял самообладание, слушая наставления. А когда Весник ушел, он развалился на траве, раскинул руки и с облегчением произнес: «Батюшки ты мои! Замучил! До чего же занудливый человек! Ну разве все до мелочи предусмотришь? Заботливый майор, за руку только не отвел нас куда надо…»

Угар с новоявленным эсбистом Проком и связным до рассвета прошли на юго-запад километров пятнадцать и укрылись в заросшем кустарником овраге. Как ни протестовал Угар, предлагая продолжать путь, Павел Гаврилович решил иначе: им ни в коем случае нельзя было засвечиваться. Считая себя в безопасности возле чекиста, Угар терял чувство предосторожности, что могло обернуться потерей бдительности в оуновском стане.

Угара надо было не только сдерживать, но и напоминать ему, что находящийся рядом с ними связной — действующий бандит.

Обижаясь на замечания Прока, Угар вдруг очень тепло отозвался о Чурине, вспомнив поездку с ним в Городок под Ровно, и даже немного обидел Проскуру, сказав: «Мы с Анатолием Яковлевичем понимали друг друга без понуждения, он подход к человеку имеет, не хочешь, да послушаешься. С ним бы мы сейчас…»

Ничего ему не ответил на это Проскура, только повнимательнее стал к своему подопечному. Две ночи они шли от хутора «Три вербы» к селу Сосновка на юго-западе Волыни. Не спускаясь к нему, обошли хаты и углубились в лес.

Угар прибавил шагу — до хуторка, где жила Кубышка, оставалось километров восемь, и он спешил хотя бы на рассвете достичь цели, опасаясь, как бы Прок не заставил дневать где-нибудь в кустах. Лука на ходу тихонько рассказывал ему:

— Кузьма проговорился мне, будто на хуторе столько для него тайников понаделано, что он может трижды всю свою ораву спрятать.

Кубышка встретила их сонная.

— Как здоровье, Кубыня? — поинтересовался Угар, обходя необхватную хозяйку лет под тридцать и без стеснения разглядывая ее, пухлотелую, с румянцем во все щеки — на левой выделялся портивший лицо рубец.

— Мое твоему не завидует. Ты чего так открыто с оравой?

— По свету вокруг обследовали сначала, чего в темь на рожон лезть… Да ты никак учить меня хочешь?

— Учат дураков, а они умней не становятся, коли сообразиловки нет… У тебя что-нибудь ко мне?.. Пошли.

Она увела Угара в сени. Его связной, казалось, сразу задремал на лавке, а Проскура сел к окну. Сквозь занавеску рассмотрел вторую хату — на отшибе, с закрытыми ставнями, вспомнил рассказ Угара о том, что на хуторе живут отец Кубышки и сестра с мужем, которые не вмешиваются ни в какие дела. Очевидно, Кушак выдрессировал родню Кубышки, как ему хотелось. Впрочем, скорее всего, страх перед зверюгой сделал свое дело.

Через несколько минут в горницу вернулся один Угар и тихо произнес:

— Спешили не зря, друже Прок, дело будет. — Он прошелся из угла в угол, размышляя, и добавил с сожалением: — Вчера надо было бы нам явиться, вчера…

Немного погодя он пересказал услышанные от Кубышки подробности вчерашней расправы Кушака над учительницей Полиной Алоевой во время репетиции самодеятельности в клубе Сосновки. «Кричала она сильно, а он все бил ее и бил ножом…» — запала в душу Проскуры мучительная подробность, которая лишила его покоя, требовала ответного действия. Но надо было заставить себя терпеливо ждать. Кубышка отправилась к Кушаку. Он не может не прийти на встречу с Угаром.

…Кушак появился средь бела дня, шумно войдя в хату. Высокий, крепко сложенный, с крупной, некрасиво выступающей челюстью, придающей его угрюмому лицу устрашающий вид. Он не только на равных, а чуть ли не с превосходством глянул на Угара, не удостоив вниманием Прока, сказал хрипловатым, скрипучим голосом:

— Не вовремя заявились на постой, кругом рыщут… Как проскочили?

— Уметь надо… — с нажимом ответил Угар, давая понять, что ему не нравится начало разговора.

— К ночи от меня отстали «ястребки». В Сосновке их что-то много развелось. Они подались на Мерву, решили, дурачье, что там я ховаюсь… — насмешливо гыкнул он. Спросил вдруг: — Дело до меня?

Помедлив для важности, Угар, слегка заикаясь, ответил:

— И дело, и еще поручение от Хмурого, и наказ от Зубра.

— Тогда другой разговор. — Кушак подал знак Кубышке, указав рукой на стол — угощение готовь! — и продолжил: — А то я подумал, тикал друже Угар до края Волыни, тай вспомнил про друже Кузьмини, сховаться решил у его Кубыни.

— Шутковать мне с тобой некогда, Кушак! — жестко одернул Угар. — Со мной наш новый эсбист Прок, у которого к тебе тоже есть дело.