– Мы с вами как будто сто лет не виделись, – выдохнул он. – Помните ваш визит в Мантую? Лукреция, дорогая… скажите, Изабелла тогда очень расстроила вас?

Лукреция улыбнулась.

– Нет, – ответила она. – Тогда меня ничто не могло расстроить. А вы были очень гостеприимны.

– Я хотел защитить вас от нее… не дать в обиду. Она вас ненавидит, потому что я – люблю.

– Она ненавидела меня еще тогда, когда вы толком и не ведали о моем существовании.

– Я не забывал о вас со времени нашей первой встречи. А теперь между нами уже никто не встанет. Ни Альфонсо, ни вся Феррара. Ни даже Изабелла со всей ее злобой.

– Франческо, мы не сможем стать любовниками, – сказала она. – Это и в самом деле невозможно.

– Моей любви все под силу! На свете нет такой преграды…

– Франческо, если мы не будем танцевать, на нас обратят внимание, – перебила она. – Во всем зале только мы одни стоим на месте.

– Пусть все знают, что я люблю вас. Пусть знают – и завидуют.

– У меня есть враги, – сказала она. – Вон Альфонсо смотрит на нас.

– Черт бы побрал вашего Альфонсо, – пробормотал Франческо.

В этот вечер Лукреция танцевала с такой грацией и изяществом, что и сам Александр, всегда любивший наблюдать за нею на балах, не мог бы не восхититься отточенными и уверенными движениями своей дочери. Многие гости не сводили с нее глаз, когда она кружилась по залу.

Казалось, ею владело вдохновение. Она сияла счастьем – была такой, какой ее привыкли видеть отец и брат. Все удивлялись ее жизнерадостному настроению.

«Мадонну Лукрецию сегодня как будто подменили. Она никогда не была такой счастливой», – говорили друг другу гости. Они прикрывались веерами и похихикивали. Что если это ее кавалер так волшебно подействовал на нее? Франческо Гонзага был не из красавцев, но все знали о том неизменном успехе, которым он пользовался у женщин.

– Где мы сможем встретиться… наедине? – допытывался он.

– Нигде, – ответила она. – Нам этого никогда не позволят. За мной все время следит мой супруг – да и доносчики Изабеллы, я думаю, сейчас не дремлют.

– Лукреция, несмотря ни на что мы должны встретиться.

Некоторое время она молчала.

– Надо будет разработать какой-нибудь план, – наконец сказала она.

Танцуя с Франческо, Лукреция не забывала и еще об одном их общем деле – о помощи ее брату Чезаре. Кто же как не маркиз Мантуанский, главнокомандующий папской армии, мог оказать ему нужную поддержку?

– Вы знаете о побеге моего брата? – спросила она. Он кивнул.

– Я глубоко огорчен тем, что его освобождению способствовал не я, а кто-то другой.

– Не оправдывайтесь, Франческо. Все знают, как вы хлопотали перед королем Испании.

– Я всегда буду служить вашим интересам.

Она крепче сжала его руку, и они вновь закружились в танце.

Бал продолжался до самого утра. Все это время Франческо не отходил от Лукреции. Уже рассвело, когда служанки уговорили ее подняться в спальню и лечь в постель.

Проснулась она от боли, пронзившей все ее тело. На ее крик прибежали испуганные служанки.

– Мне плохо, – простонала она. – Кажется, я умираю… умираю!

Женщины тревожно переглянулись. Они поняли, в чем дело.

Срочно привели лекаря – тот угрюмо кивнул. В апартаментах чуть слышно зашептались.

– Только сумасшедшая могла так долго танцевать на этом проклятом балу. В ее-то положении! Не удивительно, если она лишится наследника Феррары.

Дверь распахнулась, и в апартаменты ворвался Альфонсо. Он был в ярости.

– Итак, ты потеряла еще одного моего сына! – закричал он. – Какая же к черту из тебя супруга, скажи на милость! Танцевать до утра и ни разу не вспомнить о наследнике! Нужна ли ты мне после этого?

Уставшая от боли, она с мольбой посмотрела на него.

– Альфонсо… прошу тебя…

– Прошу… прошу!.. Клянусь тебе, если ты не будешь исполнять своих обязанностей, то и впрямь станешь нищей попрошайкой. Вот уже в третий раз мы лишились ребенка! Вместо того чтобы свято соблюдать свой супружеский долг, ты приносишь в Феррару фривольные римские нравы. Предупреждаю тебя, я этого не потерплю!

Лукреция промолчала, и ее жалкий вид еще больше взбесил Альфонсо. Ему требовалась не такая хрупкая недотрога, а здоровая, сильная и страстная женщина – самка, способная рожать и рожать детей.

Он знал, какие опасности грозили государствам, у которых не было наследников. Ипполит уже доставил ему неприятности – в башне замка содержались два узника. Наследник был необходим. Вывод напрашивался сам собой: либо Лукреция перестанет разочаровывать его, либо он найдет себе другую супругу.

– Вы будете рожать мне детей или нет? – закричал он. Вновь не дождавшись ответа, он повернулся и широкими шагами вышел из комнаты. Хлопнула дверь. Лукреция откинулась на подушки и задрожала.

После выкидыша Лукреция оправилась довольно быстро. Слишком многое сейчас давало ей силы и побуждало наслаждаться жизнью. Во-первых, Чезаре был на свободе. Она всегда верила в его счастливую судьбу и теперь не сомневалась, что рано или поздно он достигнет всего, к чему так упорно стремился.

Во-вторых, и это главное, Феррару еще раз проездом посетил Франческо Гонзага. Вместе с ним приехали несколько молодых кардиналов из свиты Юлия, который ненадолго поселился в соседней Болонье. Их общество напомнило Лукреции о радостных и счастливых днях, проведенных в Риме. Никогда еще в Ферраре ей не было так весело, как сейчас. Она воспрянула духом и забыла об угрозах Альфонсо.

В апартаменты Лукреции снова стал захаживать Эркюль Строцци. Альфонсо не ревновал к нему супругу. Посмеиваясь над хромоногим поэтом, он сознавал свою финансовую зависимость от его отца – настолько, что в иных поступках начинал походить на покойного герцога Эркюля д'Эсте – и сквозь пальцы смотрел на их встречи, разговоры и прогулки.

Альфонсо не знал о той роли, которую Эркюль Строцци сыграл в романе Лукреции и Пьетро Бембо. Не вспомнил он и о том, что семья Строцци поддерживала приятельские отношения с маркизом Мантуанским.

А между тем именно в доме Эркюля Строцци и проходили те встречи Лукреции и Франческо, о которых они договаривались на балу в замке Альфонсо.

Была ночь. Войско Чезаре стояло лагерем возле замка Виана.

Сам он сидел у полога своей палатки и устало смотрел на звездное небо. Недавно у него появилось отчетливое понимание того, что все его мечты так и останутся мечтами, что в своей жизни он совершил слишком много опрометчивых поступков и ни разу не заглянул правде в глаза, чем в худшую сторону отличался от великого Александра Борджа.