В своем небольшом лагере, во главе своего небольшого войска, ведущего эту небольшую войну, он чувствовал себя ничтожеством – никому не нужным и брошенным на произвол судьбы.

Он, Чезаре Борджа, впервые увидел себя таким, каким и был на самом деле.

Он предложил свои услуги шурину, королю Наварры, и вот ему дали поручение: взять приступом замок Виана и покарать изменника Луи де Бомона. Если бы он доказал, что все еще был тем самым Чезаре Борджа, который при жизни своего отца внушал ужас всей Италии и многим за ее пределами, то ему оказали бы поддержку, необходимую для отвоевания утерянных им владений.

Но какую пользу это ему сулило? Тут следовало смотреть правде в глаза. Кем сейчас стали некогда всемогущие Борджа? Кому было дело до их гордого герба с изображением Пасущегося Быка? Александр, самый удачливый из людей, умер в зените славы и власти. Но не унес ли он с собой всю силу семьи Борджа?

Супруга Чезаре, Шарлотта д'Альбре, не сделала ничего, чтобы помочь ему. Зачем? До сих пор он и не вспоминал о ней. Он сбежал от короля Испании, но король Франции тоже был его врагом. Чем могли обернуться его приятельские отношения с шурином? На этот счет он не питал никаких иллюзий. Стоило королю Франции потребовать его выдачи – и король Наварры не отказал бы своему монарху.

Прежние друзья давно бросили его. На всем белом свете оставался только один человек, которому он мог доверять, – этот человек отдал бы ради него даже жизнь и этим человеком была его сестра Лукреция.

Но что толку от Лукреции? Ее силы иссякли – так же как и его силы. Они были слишком крепко связаны друг с другом, все его беды всегда становились и ее несчастьями. Да, Лукреция отдала бы за него жизнь – но больше ей уже нечего было отдавать.

– Лукреция, маленькая, – глядя на звезды, прошептал он. – Какие великие мечты были у нас в детстве – разве нет? И еще более великие – когда наш отец правил Ватиканом. Мечты, дорогая моя, всего лишь мечты. Я только сейчас это понял. Никогда мечты не становятся реальностью. Никогда.

Внезапно в лагере поднялся переполох. Какой-то солдат заметил, что под покровом темноты враг открыл ворота и опустил мосты замка.

– По коням! – крикнул Чезаре и первым вскочил в седло.

Он увидел большую группу всадников, на всем скаку мчавшихся к замку. А по мосту им навстречу выезжали другие. Чезаре крикнул «За мной!» и бросился наперерез отряду, спешившему на подмогу осажденным.

Врезавшись в неприятельский строй, он начал рубить налево и направо. Он кричал во все горло, и его крик был победным криком, но он знал, что слишком далеко оторвался от своих, что оказался один, окруженный врагами.

Он хохотал. Его удары были молниеносны и беспощадны, и он понимал, что только так может отомстить за все свои неудачи.

На него наседали со всех сторон. Сраженный чьей-то пикой, он упал на землю и какое-то время еще продолжал смеяться своим демоническим смехом. К нему, истекающему кровью, подошел Луи де Бомон – тот хотел посмотреть на человека, так нетерпеливо желавшего встретить свою смерть.

Затем над ним склонились солдаты и начали снимать с него дорогие доспехи и украшения.

Закончив эту работу, они оставили его обнаженное тело на съедение хищным птицам. Так не стало тридцатилетнего герцога Романьи и Валентинуа, страшного и кровожадного Валентино.

Лукреция отдыхала в своих апартаментах и мечтала о будущих свиданиях с Франческо, как вдруг за окном послышался стук лошадиных копыт. Во двор замка проскакал запыленный всадник.

Лукреция не обратила на него внимания, а новость ей сообщил монах Рафаэль, часто бывавший при дворе.

Он подошел к ней и положил руки на ее плечи. Затем благословил.

– Вашего торжественного вида можно испугаться, – улыбнулась Лукреция.

– Прошу вас, приготовьтесь к трагическому известию, – сказал он.

Лукреция напряглась.

– Валентино пал в бою.

Она не произнесла ни звука, а только недоверчиво уставилась на него. Она отказывалась верить услышанному.

– Это правда, дочь моя, – сказал монах. Она вздрогнула.

– Это ложь… ложь! – воскликнула она.

– Нет. Это правда. Он доблестно погиб на поле боя.

– Чезаре не мог погибнуть. Все, кто угодно, но только не он. В бою ему нет равных!

– Желаете ли вы, чтобы я помолился вместе с вами? Мы будем просить Господа послать вам мужество, которое поможет вам вынести это горе.

– Молитвы? Я не желаю никаких молитв! Это какая-то ошибка! Мой брат не мог погибнуть. Если хотите, можете поехать в Наварру, и там вам скажут правду. Чезаре жив. Я это знаю.

Монах печально посмотрел на нее и покачал головой.

Он подвел ее к постели и подал знак служанкам. Она оставалась безучастной до тех пор, пока они не прикоснулись к ней. Затем оттолкнула их.

Бросив умоляющий взгляд на монаха, она закрыла лицо руками. Они услышали ее невнятный шепот:

– Чезаре… брат мой! Брат мой… Чезаре! Это невозможно… Все, кто угодно, но только не Чезаре…

Она махнула им рукой, прося оставить ее в одиночестве. Выходя из комнаты, они слышали ее бормотание:

– Мой отец… Джованни… мой первый Альфонсо… все, все, кто угодно… но только не Чезаре…

Через час служанки вновь пришли к ней и застали ее сидящей в том же положении и по-прежнему причитающей. Они попробовали уложить ее на подушки, но Лукреция не слушала их. Она отказалась от пищи и только поздно ночью позволила уложить себя в постель.

Строцци пытался ободрить ее.

Он говорил, что ей не следует поддаваться горю; что она молода и красива; что он понимает ее состояние, но знает, что много людей любят ее и глубоко сочувствуют ее несчастью – уже ради них ей нельзя так убиваться и губить свою красоту.

Он тайком носил ей письма от Франческо, которые тот пересылал через брата Строцци – Юлия, жившего в Мантуе. Франческо писал о своей любви; о том отчаянии, которое его охватило после известия о смерти Чезаре; о том, что гордится ее братом, показавшим пример воинской доблести, о котором еще долго будут вспоминать и итальянцы, и французы; снова об их любви и о том, как он дорожит своей единственной и ненаглядной Лукрецией. Вскоре она стала отвечать на его письма.

Затем Лукреция узнала, что беременна.

Альфонсо к этому известию отнесся без особого интереса. Слишком уж много раз он разочаровывался в ней. Единственная перемена в его поведении выразилась в том, что теперь он перестал приходить в спальню супруги – все ночи он проводил с любовницами.

Она же решила во что бы то ни стало родить крепкого и здорового ребенка. Лукреция больше не танцевала и не ездила верхом; внимательно следила за своим рационом и часто выходила подышать свежим воздухом. По ее эскизам уже сделали чудесную колыбельку для будущего младенца – Эркюль Строцци помогал рисовать орнамент для нее.