– острые, но лиричные, свежий молодой голос в хоре уставших голосов, – возникают из ниоткуда, разлетаются и легко подводят игру к следующей части, которая Людвигу снова нравится. Карл берет аккорды все так же чисто, с тем же невинным лицом, где в миг импровизационного перехода не отразилось ни единого мысленного усилия, – в общем, держится, будто ничего не произошло. Юноша видит призрака… Пока Людвиг гадает, не подводят ли опять уши; пока украдкой щиплет себя за руку, пытаясь понять, не спит ли, подкрадывается второй отвратительный провал. Людвиг настораживается, подается ближе… но и этот участок преодолен, нет, убит недурной импровизацией. Она, несомненно, отличается от его манеры, но гармонична; можно решить, что в работе Людвиг просто слегка поленился или поспешил. И вот уже ночь в Коринфе расцвела страстью, вдохи двоих сплелись, близится расплата… И наконец Людвиг спохватывается. Мальчишка что… правит его музыку? Вот так просто, ни о чем не спросив?

– Довольно! – На третьей гениальной выходке Людвиг делает шаг вплотную к банкетке. – Вы увлеклись, молодой человек! – Он захлопывает крышку, впрочем, намеренно помедлив, чтобы мальчик успел убрать руки. – Объясните-ка, что это было!

От хлопка просыпается котенок – Людвиг ловит его движение в солнечном пятне. Эффект достигнут: светло-серые глаза мальчика глядят испуганно, пальцы он опять спрятал между острых коленок, словно боясь удара по рукам. Удара?.. Фантомная боль из детства разливается по собственным кистям; Людвиг вздыхает, собирается уже смягчить тон, пояснить, что на самом деле думает об услышанном…

– Я просто немного… – опережает его Карл, но закончить не решается, сразу лепечет: – Вы правы, я увлекся, музыка очень хорошая! Простите!

– Это дерзость, если хочешь знать! – Людвиг бегло просматривает ноты, убеждается, что проблемные связки там вообще были, а потом швыряет лист к окну. – Немалая дерзость, учитывая, что ты в гостях. Я разве просил тебя…

Карл вскакивает.

– Я сыграю точно как у вас, простите! Я запомнил, просто подумал, я могу немного…

– Не любишь Наполеона, переписываешь чужую музыку. – Отступив, Людвиг садится на корточки рядом с котенком и поднимает его на ладони. – И таскаешь с собой блохастых друзей. Судя по всему, нерадивый из тебя выйдет ученик.

Теплое пушистое тельце лежит послушно, неуклюже шевеля лапами и попискивая. Карл глядит то на него, то Людвигу в глаза с опаской – будто в любой миг ждет дурного. Вправе ждать, учитывая, как повел себя Людвиг из-за мяуканья, как сейчас изображает гнев… но ведь все в порядке. Кривовато усмехнувшись, Людвиг протягивает котенка хозяину. Тот, восприняв это как «Выметайся отсюда», не берет, упрямится:

– Если вы меня не примете, я не уйду! Семья все равно изведет меня!

«Изведет». Прямо так? Людвиг хмыкает, качает головой и, насильно пересадив котенка Карлу на ладонь, просит непонятно кого из них:

– Перестань сейчас же пищать. Я это ненавижу.

Замолкают оба, и Людвиг едва не хохочет над священным ужасом в двух парах глаз. Ожидаемо: кто в Вене еще не боится пещерного чудовища по фамилии Бетховен; кто не знает, что глупыми детьми он завтракает, нежными девушками обедает, прославленными мэтрами ужинает, а котята ему на один зуб? Чтоб им всем провалиться с их бурными фантазиями… Поколебавшись и шумно выдохнув через нос, он делает то, чего обычно избегает: гладит мальчика по кудрявящимся волосам. Хватит шутить.

– Твои импровизации, – тихо начинает он, – надо шлифовать, но они умные и уместные. Ты хорошо знаешь, что и где должно звучать, и ты смел. Я тебя беру.

Взгляд Карла вспыхивает – неверием, но почти сразу – радостью. Лицо опять оживляет улыбка, подбородок вздергивается. Гордый. Тоже приятная черта.

– Спасибо, спасибо, спасибо, герр Бетховен! – Кажется, он с трудом преодолевает порыв броситься на шею, вместо этого ближе прижимает котенка. – Вы не разочаруетесь! Я буду стараться! Обещаю!

Людвиг не без иронии задается вопросом: а удалось ли ему вообще напугать этого дьяволенка по-настоящему? Он хорош в игре, наверняка знает себе цену. Вдобавок в самой его мимике и жестах есть что-то от Алоиса, сына Сальери, уже выросшего в серьезного и собранного скрипача, а вот в детстве удивлявшего мир разными выходками – начиная от таскания в дом бог весть где найденных змеиных яиц и заканчивая попытками нарядиться в платье сестры.

– Надеюсь… – Людвиг отходит к окну и тут же видит у крыльца скромную старенькую карету, похожую на большую бледную тыкву. – За тобой, похоже, приехали. Пойдем, провожу.

По пути вниз они договариваются о занятиях со следующей недели. Пожалуй, к тому времени комнату не помешает все же прибрать. Думая об этом, Людвиг вешает на крюк у двери лампу, которой освещал ступени, чтобы Карл не сломал где-нибудь шею. Со словами «Ну что…» он берется за ручку, намереваясь выпустить мальчика на крыльцо, как вдруг тот с видом, будто решился на что-то почти преступное, перебивает:

– Скажите, а вы… не болеете сейчас? Занятия вас не утомят? Я ведь могу и подождать, пока вы вылечите уши.

Уши. Проклятье, опять. Как, как же он понял, что дело в ушах, в них, а не просто в голове? Людвиг замирает как вкопанный и медленно поворачивается к Карлу, тяжелым взглядом давая понять: это не те вопросы, которыми можно обрадовать будущего учителя, лучше сделать вид, что ты их не задавал. Но мальчик, опять прячущий за пазуху котенка – видимо, чтобы тот стал сюрпризом для матери только дома, – не робеет и в помине, наоборот, поднимает глаза и твердо говорит:

– Я очень хотел бы вам помочь, если бы мог…

– Мне не нужна помощь! – Звучит резковато, но сделать Людвиг не может ничего. – И с моими ушами… – он все-таки запинается: теряется от доброго, даже восхищенного, но цепкого, как кошачьи коготки, взгляда, – с ними все в порядке, просто вчера я… хорошо провел время, и у меня мигрень, обычная мигрень. Ты понял меня?

Карл молчит, теперь тоже хмуря брови. Ворочает рукой, пытаясь устроить свое животное удобнее. Переминается с ноги на ногу. Тень его беспокойно пляшет на полу.

– Понял? – повторяет Людвиг, и в голос прокрадывается что-то заискивающее; за это он злится на себя. – Черт…

Вранье все не кроится, убедительно не выходит, получается нелепое блеяние в смеси с рычанием. Карл либо и правда очень проницателен, либо непреодолимо упрям. Ну ничего, они еще посмотрят, кто упрямее, если получится поладить. Главное – расставить хотя бы какие-то точки сейчас.

– Ладно. – Людвиг облизывает губы и начинает новую атаку с теми же мотивами. – Давай прекратим это, хорошо? И я очень прошу никому не рассказывать, как герр Бетховен страдает от похмелья; меня засмеют,