Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я чувствую, как его ломает. Телом ощущаю каждый толчок его сердца.
— Пожалуйста, Мирон… Мне тоже очень плохо. Давай не будем усложнять и без того паршивую ситуацию. Отпусти… — с трудом поддерживая связь с этой реальностью, чувствую, как на глаза наворачиваются слезы.
— А ты не думаешь, что просишь больше, чем способна принять? — он жалит меня горячим дыханием. — Знаешь, Тихоня, я стану твоим поражением! — заявляет уверенно.
И в следующую секунду касается моих губ своими…
Мирон целует меня жадно, свирепо. Стонет в диких муках, прижимает к себе так крепко, что кожа плавится. Кусает, зализывает, поглощает, атакует. Вкладывает все свои чувства, смешанные с болью и страданиями. Я же ищу в нем лекарство, которое нас воскресит.
Мы падаем, летим, падаем в пропасть без дна и границ.
— Мир… Мир… — шепчу, задыхаясь. — Все. Хватит. Оттолкни меня. Прогони. Не прощай.
И он принимает:
— Уходи. Уходи, пока я снова не попытался тебя остановить.
Глава 34
«Бывшая …»
Мирон С.
_______________________
Не зря говорят: «Чем больше ожиданий, тем выше вероятность сокрушительного разочарования».
А я изначально задал нашим отношениям слишком высокую планку, которая привела к неизбежному краху. Не стоило ждать чего-то, требовать. Не стоило вообще заглядывать вперед и строить планы на будущее. Потому что в конечном итоге реальность оказывается далека от наших ожиданий и противоречит восприятию картины мира в целом.
Мы не справились. Провалили уровень. Game over.
И что же остается делать? Как пережить этот удар и не сойти с ума? А главное, как понять, когда надо остановиться и отпустить ту, которая не может быть рядом?
Ответ, казалось бы, на поверхности. Сжечь все мосты за собой. Простить. Отпустить. И жить дальше. Люди приходят и уходят. Это, мать вашу, железобетонный принцип, закон, в котором не нет исключений.
Но я не могу оставить тебя в прошлом!
Мирон_Савельев: «Мы можем увидеться?»
Мирон_Савельев: «Аня, один разговор, и я отстану.»
Поцелуй в спортзале остался последним моим воспоминанием, связанным с Аней, потому что с того дня я ее больше не видел.
Сколько времени уже прошло? Кажется, чуть больше недели. Итого мы не вместе больше семнадцати дней. Но почему-то ощущаются они, как несколько тысяч лет.
Мирон_Савельев: «Ты же понимаешь, что навсегда останешься моей? Это, блядь, останется неизменным!»
Мирон_Савельев: «Помоги мне справиться со всем! Аня, я подыхаю!»
И снова тишина.
Боль заглушаю никотином и алкоголем. Но недельный запой облегчения не приносит. Пару раз в пьяном угаре я срывался к Тихой, но друзья меня вовремя тормозили.
— Сава! Стопари уже! — в очередной раз сдерживает мой порыв Чехов.
— Не могу! Она нужна мне, — сидя на полу в коридоре, допиваю вискарь, выцеживаю все до последней капли.
— Посмотри, в кого ты превратился! — взрывается Жора и, схватив меня за грудки, вынуждает подняться на ноги. — Подотри сопли и смирись с тем, что вы больше не вместе. Аня уже не твоя.
— Что ты несешь?! Она все еще моя девушка! — выражаю ярый протест, взращенный никому не нужными чувствами.
— Бывшая девушка, Савельев! Быв-ша-я! — бомбит Чехов чертову правду. Прочесывает безжалостно, вспарывая мне нутро.
Отталкиваю Жору и иду в гостиную. Чтобы хоть как-то приглушить бушующие эмоции, с размаху валю плазму на пол. А потом в башке что-то замкнуло, словно пришло озарение, которое я так долго ждал. Будто по какому-то щелчку, снимающему гипноз, вдруг отчетливо осознал, что она действительно ушла. Ни на пару часов, ни на ночь, а навсегда.
Бывшая…
Это слово совсем не вяжется с твоим именем. По всем параметрам ты — моя настоящая. Но только почему-то я не могу тебя касаться, не могу часами слушать твой голос и похищать в свои объятия посреди ночи. Странно любить тебя и не иметь возможности признаваться в этом каждый день.
Бывшая… Ровно как и чужая.
В какой момент мы стали друг другу никем? Почему из всех прилагательных, ты выбрала именно это? Ведь те чувства, которые я к тебе испытываю, не могут стоять в одном ряду с посторонним человеком. Значит, ты все еще моя.
Бывшая… Это что-то из прошлого.
Но ты все еще в моем сердце. Здесь, в настоящем. И у меня язык не поворачивается говорить о тебе в прошедшем времени.
Тихая… Аня… Я должен попытаться все исправить! Я должен все изменить! Иначе буду до конца своих дней жалеть об упущенном шансе на спасение.
— Мне надо ехать! — завожу старую пластинку, перепрыгивая осколки плазмы.
— Да, блядь! Мир! — хватается за голову Писатель. — Я тебя сейчас просто вырублю! Заебал пороть горячку.
— Я поеду к Ане и верну ее. Захочет уйти, тогда ей придется сравнять меня с землей, — обхожу друга и пытаюсь найти ключи от машины, которые вчера спрятал Султан, чтобы я не сел за руль под легким градусом румынской настойки.
— Будешь унижаться? — прилетает мне в спину.
Глупо надеяться, что Чехов когда-нибудь меня поймет…
Изо дня в день мне приходится сталкиваться с болезненными воспоминаниями и понимать, что Ани больше не будет рядом. С ее уходом в душе образовалась пустота, которую никак не удается заполнить.
Так готов ли я унижаться и умолять ее вернуться?
— Чехов… Я готов каждый раз наступать себе на горло, задвигать гордость, лишь бы Тихая была рядом… Жора! — толкаю на выдохе. — Она идеальная, понимаешь? Она хорошая. И если бы я не был уверен в ее чувствах, давно забил бы на эту любовь. Но нам есть за что бороться, есть за что сражаться! — эту философию я никогда не отвергну. В жизни каждого есть человек, к которому ты будешь возвращаться вновь и вновь.
Жора пожимает плечами и смотрит на меня так, мол: «С тобой, придурком, бодаться бесполезно. Делай что хочешь»!
— Тебе нельзя ехать к ней в таком состоянии. Ты в зеркало себя видел? — говорит Чехов, смирившись с ситуацией. — Сначала проспись, юный виконт де Вальмон, а потом я отвезу тебя к молодой Сесиль де Воланж.
Да, Писатель прав — в таком виде заявиться в доме Тихой я не могу. Для начала мне нужно протрезветь.
А что может быть лучше ледяного душа?
Скидываю шорты, забираюсь в кабину и проворачиваю кран на максимум. Поток воды тут же хлещет по лицу, по плечам, спине. Я закрываю глаза и наслаждаюсь ощущением холода, который заставляет сердце