Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Откуда вам все это известно?
Оппи раскурил трубку:
– Ну, насчет «Шелл», вероятно, мне сказал он сам или кто-то другой, работавший там же. Что касается его пребывания в России – не помню. Ну, а то, что он англичанин, просто очевидно.
– Почему?
– По акценту.
– Вы были довольно хорошо знакомы с ним, не так ли?
– Нет. Насколько я помню, мы виделись раза четыре или пять. – Или шесть.
– Когда вы впервые рассказали о своем разговоре с Шевалье кому-либо из сотрудников службы безопасности?
– Это было не так. Впервые я упомянул только Элтентона.
– Да?
– Когда посетил Беркли.
– Вы говорили с лейтенантом Джонсоном?
– Не помню имени, но это был офицер службы безопасности кампуса.
– В документах зарегистрировано, что вы говорили с лейтенантом Льяллом Джонсоном 25 августа 1943 года. Вы согласны?
– Согласен.
– Предполагаю, что ваша первая беседа с Джонсоном была очень краткой, это так?
– Совершенно верно. Думаю, что тогда я сказал лишь нечто вроде того, что на Элтентона стоит обратить внимание.
– Да.
– Потом меня спросили: почему я это сказал. – Он ждал, что Робб задаст ему наводящий вопрос, но прокурор – а Робб был прокурором во всем, кроме официального наименования, – просто стоял, ожидая, когда Роберт продолжит. И, наконец, почувствовав кислый привкус во рту, спазмы в желудке, он снова заговорил:
– Тогда я сочинил… – Черт возьми, черт возьми, черт возьми. Он выдохнул, вдохнул и закончил мысль: – Какую-то ерунду.
Робб кивнул, но в глазах его все же мелькнуло ликование, будто он сторговал за пять долларов нечто, стоящее по меньшей мере пятьдесят.
– На следующий день с вами беседовал полковник Паш, верно?
– Верно.
– И эта беседа оказалась весьма продолжительной, не так ли?
– Не сказал бы, чтоб она была настолько длительной.
– Вы сказали Пашу правду об этом случае?
Расположение мест и людей в комнате было распланировано – несомненно, по настоянию Робба – таким образом, что окно располагалось за спинами трибунала; фон был светлее переднего плана, и от этого у Роберта заболела голова. Возможно, в более удобной обстановке он нашел бы способ дать какой-нибудь обтекаемый ответ. Но сейчас он лишь коротко бросил:
– Нет.
– Вы солгали ему? – сказал Робб таким ядовитым тоном, будто речь шла о чем-то совершенно немыслимом.
Возможно, ввел в заблуждение, дезинформировал, как Рик, когда он уверял, что приехал в Касабланку на воды. Но солгал? Очень нехороший ярлык. Оппи склонил голову набок.
– Да.
– Что из того, что вы сказали Пашу, не было правдой?
Еще вдох, выдох…
– Что Элтентон пытался наладить связь с тремя участниками проекта через посредников.
– Трое участников проекта?
– Через посредников.
– Посредников?
– Через посредника.
– Итак, чтобы прояснить ситуацию: вы раскрыли Пашу личность Шевалье?
– Нет.
– В таком случае предлагаю временно называть Шевалье – Икс.
– Согласен.
– Вы сказали Пашу, что Икс прощупывал подходы к троим участникам проекта?
Оппи скрестил ноги сначала так, потом этак:
– Я не могу точно сказать, говорил ли я насчет трех Иксов или… или о том, что Икс обращался к троим ученым.
– Разве вы не сказали, что Икс обращался к троим людям?
Оппи потупил взгляд.
– Возможно.
– Почему вы это сделали, доктор?
Почему он это сделал?
Вот это вопрос так вопрос.
Почему?
Черт-те когда – и правда, уже почти тридцать лет назад! – его в сопровождении родителей, которые гостили в Кембридже, чуть ли не силком затащили в кабинет руководителя Кавендишской лаборатории. Его отец привез с собой последнее приобретение для своей коллекции произведений искусства – портрет молодой девушки кисти Ренуара, купленный в лондонской галерее («Пустячок, который подошел бы где-нибудь над камином в лаборатории», – сказал Джулиус, подмигнув, когда передавал картину). Роберта попросили объяснить, зачем, в самом деле, зачем он намазал цианидом яблоко, предназначавшееся для его куратора Патрика Блэкетта.
Но он не мог объяснить – ни в тот раз, ни позднее, наедине с родителями. Он не мог рассказать им о своем отношении к Блэкетту, как ощущал, что, если воспользоваться недавним высказыванием Паули, вселенная не позволила бы им обоим занимать одно и то же пространство, и поэтому – неужели не понятно? – один должен был уйти. Поэтому он дал ответ, никак не соответствовавший его интеллекту, тем самым отрицая основное свойство своей личности, но оставил личное – личным.
И теперь здесь, в Вашингтоне, он еще раз глубоко вздохнул и негромко, будто стесняясь, дословно повторил тот давний ответ:
– Потому что, – сказал он, – я… был идиотом.
Робб издал невнятный звук горлом.
– Это ваше единственное объяснение, доктор?
Оппи почувствовал легкое раздражение.
– Я… не хотел упоминать Шевалье.
– Да.
– И, несомненно, без особой охоты назвал себя.
– Да. Но все же почему вы сказали ему, что Шевалье обращался к троим?
Черт возьми, ведь это сработало в Кавендишской лаборатории. Тогда он вскоре оказался ненадолго под опекой Эрнеста Джонса, ученика Фрейда, а потом уехал в Геттинген. Но нельзя ожидать, что при изменении одного, а тем более нескольких параметров эксперимент даст тот же самый результат.
– У меня нет объяснения этому, – сказал Роберт таким же негромким ровным голосом, – кроме того, которое я уже дал.
– Разве это не могло еще сильнее навредить Шевалье?
– Я не называл имя Шевалье.
– В таком случае Иксу?
Роберт нахмурился, обдумывая последнее замечание, а потом наклонил голову, соглашаясь:
– Могло.
– Вне всякого сомнения! Иными словами, если Икс обращался к троим ученым, это значило…
– …что он глубоко вовлечен во все это дело.
– Именно: что он глубоко вовлечен! Что это не случайный разговор.
– Да.
– И вы знали это, не так ли?
Знал? Пожалуй, мог сделать из всего этого такой вывод. Мог предположить. Но чтобы знать… Оппи чуть заметно пожал плечами.
– Да.
Робб помахал в воздухе стенограммой.
– Вы сообщили полковнику Пашу, что Икс сказал вам, что информация будет передана через кого-то в русском консульстве? – Оппи промолчал, сдерживая подступившую тошноту. – Вы это сделали?
– Должен признаться, что нет, хотя ясно понимаю, что обязан был это сделать.
– Раз Икс сказал вам это, значит, он откровенно сообщил вам о существовании преступного сговора, не так ли?
Если… если…
– Верно.
– Паш спрашивал у вас имя Икса?
– Полагаю, что да.
– Вы не знаете, спрашивал или нет?
– Именно так.
– Он говорил вам, зачем это ему нужно?
– Чтобы положить конец всей этой афере.
– Он сказал вам, что дело очень серьезное?
– Не помню, но, видимо, должен был сказать.
– Вы знали, что он собирался расследовать его?
– Да.
– Разве вы не понимали, что, отказываясь назвать имя Икса, препятствуете ходу расследования?
Он посмотрел на Китти, неподвижно сидевшую с непроницаемым лицом рядом с Ллойдом Гаррисоном, главным из его адвокатов, и снова перевел взгляд на Робба,