в следствие ошибки. Решение в любом случае либо изменялось полностью, либо не изменялось вообще. Там конечно были свои нюансы, связанные с объединением двух исков в одном судебном процессе, но в эти дебри магической юриспруденции я уже не лез, оставив все это адвокату. Не зря ведь я плачу ему такие деньги. Главное было то, что в этом заседании суд учитывал только новые, ранее не озвученные доказательства. И вот у нас они, в лице показаний Малфоя и Булстроуд, имелись. А вот у Дамблдора — не знаю.

— Уважаемые лорды, я безмерно счастлив, что нелепые обвинения и некомпетентность Аластора Моуди остались позади, и я могу выступить здесь… — Начал свою речь Малфой, выступая за трибуной в качестве свидетеля. Его рассказ о том, как он в первый раз столкнулся с маленьким Поттером не вызвала такого шума, как это могло быть на первом заседании.

С последнего суда прошло довольно много времени, и новость — вызвавшая швал негодования в первый раз, не могла повторить успех прошлой. Однако даже некоторые союзники Дамблдора напряженно посматривали на старика, когда им вновь напомнили, в каких условиях жил герой всея Британии», а также услышав про чары, наложенные на мальчика до его совершеннолетия. Детский «ограничитель», который использовал Дамблдор, который опознал эксперт в области чар лорд Булстроуд, явно подтверждал тезис о том, что старик как минимум халатно относился к своим обязанностям в качестве опекуна.

Проблема была в том, что его отстранение от этих прав был вопрос уже решенный, и не подлежащий повторному отстранению. Еще одно почти незаметное пятнышко на репутации Великого Светлого, влияющего на ситуацию только в силу того, что сам Дамблдор представлял в этом суде сторону Уизли. Я о сих пор не мог до конца понять, почему именно он решил выступить перед судом.

Напомнить о том, что голосуя против меня — означает поддерживать его? Возможно… Но вряд ли это было настолько необходимо являться лично. Вполне хватило бы доверенного лица, которых у него достаточно много. Лояльные лорды и так проголосуют за нужное решение. В данной ситуации — это только минус. На что же он рассчитывает?

Я действительно не понимал Дамблдора. Разумеется, тот заблаговременно предпринял все возможные шаги еще тогда. Старушка Фигг, например, после выписки из Мунго обзавелась порядочными провалами в памяти, вследствие пережитого стресса — и как свидетель была уже непригодна. Воспоминания благополучно исчезли вместе с Трембли. История с крысой Уизли — замята еще раньше, и никто не знает, что это именно та самая крыса, что жила у них столько лет. Артур — правдами и не правдами добился положения начальника отдела. Гарри они предпочли сомнительным образом вывести из заседания. Но что дальше? Он не может не знать, что голосов у меня больше и обязательно должен был что-то придумать, но что именно…

— … и большая любящая семья — это то, в чем нуждается Гарри в этот момент больше всего. Спасибо..- в небольшой заключительной речи Дамблдора, не было ничего особенного. Исключением было только то, что каяться в своих ошибках в данном случае тот особо не собирался. Ограничители, по его версии — были нужны только для защиты самих маглов, от особо разрушительных последствий детских выбросов. Что в целом правильно, хотя и ставит под сомнение тезис о том, что тот не знал об условиях содержания наследника рода Поттер. В остальном же — любовь, дружба, семья — речь старика не особо изобиловала новыми тезисами, и, хотя и являлась в любом случае, очень правильной и красивой, но судя по реакции некоторых участвующих, успела за много раз довольно сильно утомить не только меня.

Странно было то, что судебный процесс подходил к концу, а Дамблдор так и не вытащил из своих рукавов ни одной карты. Только небольшая речь. Серьезно? Не этого я ожидал от величайшего мага столетия. И если не случилось чего-то экстраординарного, я вполне мог… выиграть?

— Слово предоставляется лорду Блэку, — сухо объявил лорд Гринграсс, а я тем временем поднимался к кафедре. В начале предполагалось, что речь скажет Томас, но мне показалось правильным сказать ее самому. Раз уж Дамблдор также лично выступил тут, наверно правильным будет и мне сказать свое слово, а не прятаться за адвокатом.

— У меня тут была заготовлена речь, — начал я, вспоминая нужные слова, затем просто отбросил их в сторону. Какой в этом смысл, если сейчас суд полностью зависит не от доказательств, прецедентов, позиций или свидетелей. Только решение большинства лордов, которые так или иначе заинтересованы в том или ином результате. Ради пары действительно честных и нейтральных магов? Не думаю, что помимо всех доказательств, на них сильно повлияют мои слова. Так что можно в целом сказать все, что думаю. — Но сказать я хотел бы другое. В ту роковую ночь, когда Гарри остался сиротой, а я лишился своих лучших друзей — произошло многое. Я на долгие годы попал в Азкабан. Гарри — отправился к маглам. А миллионы праздновали конец войны. Которую закончили именно мои друзья, и мой крестник. Не думаю, что многие из вас сильно задумывались над его судьбой, включая нынешних опекунов Гарри. Не изъявили желания воспитать, вырастить или хотя бы поинтересоваться, что с ним. Как он живет. Он был никому не нужен, включая его прошлого опекуна. Но стоило мне освободиться, и я попытался забрать к себе того, кто уже давно стал частью моей семьи — как вдруг оказалось, что Гарри стал нужен всем. Особенно семье Уизли, которую мы даже не видим здесь, когда решается один из важнейших в судьбе Гарри вопросов.

Я немного прервался, оглядев зал. Нет, маги не отводили глаза, и прочим видом никак не высказывали своего одобрения или недовольства, но какой-то эффект от моих слов все-таки, наверное, был. Сложно сказать. Но и свою речь я говорил больше для того, чтобы прямо сказать о том, что думаю. Ну и журналисты, сидящие внизу трибун также жадно ловили каждое мое слово, которые, как я думал, уже скоро разойдутся по всей магической Британии, не смотря на результат.

— Многие среди здесь присутствующих проголосуют по совести. Некоторые, в силу разных причин, от этой совести отступят. И я вас понимаю. В этом зале много слов было сказано про любовь, дружбу, семью. Но также хочу вас уверить, что Гарольд Джеймс Поттер — уже часть моей семьи. Стал ей еще тогда, когда мои друзья были живы. Тогда, когда они позволили именно мне стать крестным для их сына. Так