Я откинулся в кресле, ощущая себя воздушным шариком, из которого только что выпустили весь воздух. Все оказалось так просто, так банально, что хотелось запустить чашкой с недопитым чаем в ехидно смотрящих на меня государей императоров. Ну надо же: оказывается, Проходимцев определяют по вообще никому не понятному принципу взаимодействия с Дорогой, который до сих пор не был раскрыт, несмотря на все усилия даже таких корифеев науки, как шебекские ученые. Обидно, право же…

— А каким образом эти кусочки откалывают? — спросил я, чтобы хоть что-то сказать. — Дорога ведь — несокрушима, как мне говорили.

— Несокрушима, правда, — капитан, похоже, напившись чаю до не могу, откинулся удовлетворенно на спинку кресла, вздохнул устало. — Составляющее ее вещество, по-видимому, являет собой некоторую сложную подборку высокоуглеродных кристаллов, замешанных на какой-то полевой структуре. Как это держится вместе и не рассыпается в пространстве — непонятно, но в тех местах, где Проходы закрываются, бывает иногда искажение этой хитрой смеси, и отдельные, достаточно стабильные, кусочки можно собрать и даже хранить длительное время, подпитывая энергетически. Стоят они при этом столько, что самые драгоценные металлы стыдливо меркнут перед ними. Были, правда, попытки искусственно отколоть от Дороги кусочки, и даже удавалось это сделать, но эти кусочки тут же рассыпались буквально на атомы, причем без малейшего выброса энергии… ничего, напоминающего ядерную реакцию или что-то в этом роде. Я ответил на ваши вопросы?

Я покачал головой.

— И вряд ли кто ответит, — улыбнулся Чаушев. — Разве что — Творец Дороги. Или, как его еще называют, — Инженер. Есть, правда, еще Ремонтники, или Обходчики… слышали про них?

— Это те, кто ремонтирует Дорогу?

— Да, есть такие то ли существа, то ли — ремонтные автоматы… Непонятна их сущность, словно это энергетические существа, не идущие на контакт, но некоторые свидетели говорят, что это простые люди, но обладающие такими техническими средствами, что нам и не снилось. Существует даже мнение, что эти люди и есть сверхцивилизация, построившая Дорогу, но…

Чаушев нахмурился, умолк, словно что-то вспоминая. Я молча наблюдал за ним, не решаясь нарушить его мысли: а вдруг что-то сокровенное поведает, откроет краешек пережитого, какую-то тайну, что сидит внутри его памяти, чем-то не давая покоя?

Нет. Чаушев, к моему неудовольствию, отрицательно покачал головой: решил ничего не говорить, по-видимому.

Я пошел ва-банк.

— Евгений Викторович, — сделал я невинные глаза, — вы там мимоходом про революцию и интервенцию заикнулись… Позвольте спросить: вы что, участвовали в этих событиях?

Чаушев снисходительно посмотрел на меня. Я даже почувствовал себя неловко, словно ребенок, задавший глупый вопрос и вдруг осознавший свою глупость.

— Алексей, не ломайте голову над вопросами о моем возрасте и психической адекватности. Поверьте, на Дороге вы встретите еще много чего такого, что заставит вас сомневаться в своем собственном рассудке, и мой совет вам для таких оказий: не меряйте все земным аршином. Я, к примеру, имел честь составить знакомство с человеком, воочию видевшим великого Чингисхана, причем этому человеку не было и восьмидесяти лет!

Я озадаченно уставился на капитана Чаушева, в голове промелькнули тома прочитанной фантастики: Головачев, Лукьяненко, Андерсон, Желязны…

— Параллельные реальности? — сделал я робкую попытку.

Капитан поднял седые брови, и я заспешил:

— Отражения основного мира? Еще что-то? Дыры в пространственно-временном континууме?

Чаушев от души расхохотался, мое нетерпение явно забавляло его.

— Всего лишь — теория ускорения, мой мальчик, замедление времени при увеличении скорости. Причем, — Чаушев снова стал серьезным, словно надел важный вид капитана, — никаких космических кораблей, ускорителей и прочей ерунды. — Капитан поднял палец. — Дорога. Дорога, представляющая все мыслимые и немыслимые возможности, нужные и ненужные человеку. Миры, в которых есть все, что только можно себе представить, и даже больше. Проблема в том, что человек часто оказывается не готов это все принять, а тем более предусмотреть.

Я начинал догадываться.

— Значит, вы попали в мир, где…

— И не один я. Нас было достаточно много: целый пароходик беженцев от ужасов революции. Сейчас это выглядит смешно, когда представляешь ржавую закопченную посудину, битком набитую потерявшими все аристократами, купцами, фабрикантами. Я умудрился по высочайшему распоряжению адмирала, который уже и не был адмиралом, попасть вторым помощником на эту посудину. Мы в Турцию шли. Вышли из Севастополя, думали — последний рейс, люди радовались, что успели на борт; рассчитывали через Турцию в Южную Европу попасть… Тогда многие бежали через севастопольские и одесские порты. Все, что могли вывезти с собой, — на борт тащили…

Это было примерно через год после того, как генерал Белой армии Слащев разбил красных под Перекопом и потерпевший фиаско Деникин смог, благодаря этому, перебросить остатки армии в Крым, хотя красные потом по замерзшему Сивашу все равно прорвались на полуостров. Эх, Слащеву бы тогда командовать Белой армией в Крыму… Глядишь, и по другому историю бы написали…

В комнату неслышно вошел стюард, стрельнул взглядом по дорожке из крошек и кусков, заглянул под стол и грустно констатировал на междумировом:

— Все блюдо изжевала. Дыр столько, что кружева напоминает…

Потом он собрал чашки на поднос и, осведомившись не нужно ли нам чего, удалился, так и не сделав попытки отобрать у гиверы изуродованное блюдо.

Я боялся, что он своим несвоевременным появлением в кабинете отпугнет воспоминания капитана, что больше и больше напоминали мне сценарий какого-то пародийно-фантастического фильма, но Чаушев так глубоко ушел в свое повествование, что выдернуть его оттуда было непросто.

— Штормило тогда, — неторопливо продолжал он, поглаживая короткую бородку. — Хоть и не сильное волнение было, но для нашей лоханки, да еще и перегруженной к тому же, этого было достаточно: машина встала через несколько часов борьбы с ветром, и пароход понесло к берегу. Крику было… — Чаушев пожал плечами, потом передернул ими, словно замерз. — Знаете, я тогда увидел, сколько в России смелых, отважных женщин и также — трусливых, визгливых баб. Когда мы проходили одно мелкое место и иногда цепляли днищем за дно, я думал, оглохну от этого визга. Тогда-то и появилась первая седина в бородке у двадцатипятилетнего второго помощника. Хотя тогда же я и заприметил в первый раз свою Катеньку: эта мужественная девушка, делающая все, чтобы успокоить других, придала и мне мужественности. И продолжает это делать до сих пор.

Капитан повернулся к иконам в углу, спокойно перекрестился.

— Тогда многие молиться стали: когда корабль несет на берег, атеистов на нем становится все меньше, просто прямая пропорциональность уменьшению расстояния до берега наблюдалась. А еще верующих прибавилось, когда мы на мель сели и нас захлестывать стало. Тогда мы, погрузившись в дикой панике в шлюпки, отправились к берегу, и шлюпки, одна за другой, умудрялись причаливать, некоторые, правда, перевернулись…